Бывший правослывный священник-гей рассказал о гомосексуальном лобби в РПЦ

Как и когда вы осознали свою гомосексуальность?

 

Помню, отец везет меня на санках в детский сад, навстречу идет мужик, и он мне нравится. В этом чувстве сексуального — ноль, но он мне нравится. А в пубертатный период я все понял. Проблем с принятием себя у меня не было. Я очень доволен, что я — пидор. Никогда не хотел быть кем-то другим. Даже мысли не было о женщинах. Уточню, что для меня «пидор» — не ругательное слово, я его несу как знамя.

 

Когда вы были священником, вы не чувствовали внутреннего диссонанса из-за сексуальной ориентации?

 

Никогда. Я искренне верю, что бога в последнюю очередь интересует, в кого я влюбляюсь и с кем сплю.

Есть, но я никогда не принадлежал к нему. Я не тусуюсь с людьми только потому, что у меня с ними одна сексуальная ориентация. В церковной среде мне были интересны многие люди, но я бы не стал с ними общаться только потому, что они — пидоры, прости Господи.

 

Встречались ли вы с другими священниками-геями?

 

Встречался, но мы обычно не обсуждали нашу церковную жизнь, быт, потому что мы всегда в одном котле варились.

 

Может, обсуждали притеснения по ориентации?

 

Я вас умоляю, какие притеснения! Пидору в церкви свобода и простор! Это такое оруэлловское двоемыслие. Рядовое отношение церкви к геям гораздо терпимее, чем это декларируется. В семинарии про меня знали все.

 

Какое место отношения занимали в вашей жизни, когда вы были священником?

 

Самое большое и отчаянное. У меня была регулярная насыщенная половая жизнь, если вас это интересует. У меня случались и длительные отношения, и разовые. Я, в общем, считаю себя в этом отношении не очень счастливым. Всякое было.

 

А почему вы стали священником?

 

Еще полтора года назад я бы ответил на этот вопрос по-другому. Сейчас скажу просто: дурак был! В 23 года я только что отучился на филолога. Через два-три месяца после получения диплома пошел в церковь, пел на клиросе, еще через полгода поступил в Самарскую духовную семинарию, а через два года меня рукоположили. 11 лет я преподавал в духовной семинарии английский и факультативный испанский, потом на меня повесили древнегреческий, основное богословие и древнееврейский. В конце концов, все закончилось Новым Заветом. Преподавать мне нравилось безумно, я был счастливым человеком, в том смысле, что занимался делом, которое люблю и знаю.

 

В одном из интервью вы называли себя сторонником теории Дарвина. Боролись ли в семинарии с вашими прогрессивными взглядами?

 

Однажды на лекции кто-то спросил меня про Дарвина, и я ответил. Какой скандал был! Созвали методический совет, но я вышел победителем: сделал выписки из святых отцов, современных богословов. Все улеглось, пока кто-то снова не написал донос. Система анонимных доносов в нашей среде — мейнстрим: не написал доноса, так, может быть, ты и не настоящий православный. В общем, мне архиерей запретил на эту тему говорить: думай, что хочешь, но просто не говори об этом студентам. Но студенты люди вполне себе адекватные, кто хотел услышать, тот услышал.

 

Чтобы признавать теорию эволюции, не надо быть прогрессивным, достаточно быть здравомыслящим. Отрицать эволюцию в современном мире — все равно что отрицать гравитацию или электричество.

 

Как вы потеряли веру в бога?

 

Верующим я стал в одно мгновение. Это как болезнь. А вот выздоровление… трудно уловить этот переломный момент. Я тогда еще преподавал, много читал. Когда у тебя есть иллюзии, и они рушатся, трудно взять и сразу уйти. Столько лет на это было положено. Я чувствовал ответственность за студентов, которых не хотел бросать, и прихожан, которые меня любили. Поэтому за этот донос (огласку гомосексуальности — прим. ред.) — большое человеческое спасибо: без внешнего толчка я даже и представить не могу, сколько бы еще это продолжалось. Как это: быть попом — и вдруг оказаться неверующим! У меня в душе не образовалось пустоты, просто пришла некоторая трезвость. Сейчас я абсолютный атеист.

 

А как именно вы верили?

 

Как нормальный православный христианин, без упоротого фанатизма, который к православию никакого отношения не имеет. Это просто люди от невежества заменяют отсутствие знаний всякими ритуалами, которые делают их в их собственных глазах очень важными. Поэтому сфера ритуального постоянно расширяется. Сначала были короткие посты, сейчас большая часть года — посты. Это было и у меня в какой-то период неофитства, потом пришла некоторая трезвость и осведомленность.

 

В чем вы разуверились сначала? В христианстве или в церкви как в институции?

 

Разочарование шло параллельно и в вере, и в церкви. Знаете, мы же очень приветствовали патриаршество Кирилла, но вскоре наступило большое разочарование. Мы совершенно не того патриарха выбирали. Кирилл декларировал свободы, продвижение в епископат ученого монашества, а потом все сдал назад. Опять пошли в епископы такие люди, которым я бы руки не подал. Потом началось закручивание гаек и выстраивание церковной вертикали власти, когда есть только одно мнение — патриаршее, а все остальные либо должны переменить свое мнение, либо заткнуться. Это стало отрезвляющей пощечиной.

 

Вы уже полтора года в Лондоне. Тяжело было на новом месте?

 

Первые дни на улице ночевали. Потом друзья друзей нас приютили. И мы два дня у одного жили, три дня у другого. По рукам ходили до декабря 2015 года, пока не получили жилье. А в апреле 2016-го я получил статус беженца. Мы изначально в Лондон не хотели ехать, просто виза была британская. Но сейчас я бы никуда отсюда не уехал. Я полюбил Лондон.

 

На что вы жили первое время?

 

Сначала тебе предоставляют жилье и пособие. Оно по британским меркам скромное — 35 фунтов в неделю. Но здесь трудно умереть с голоду: много где на улицах раздают пищу для бездомных. После получения статуса беженца тебе на первое время также выделяют средства на аренду жилья. Я вообще человек неприхотливый в бытовом смысле. Меня все устроило. Сейчас я живу в Хакни. Отсюда 10 минут на метро до Сити, где я работаю.

 

Кем и где вы работаете?

Вы прямо как моя мама! Она сильно скорбит. А я нет. Я закончил кулинарный колледж и теперь профессиональный повар. Готовлю и подаю еду, которую я люблю. Мне нравится повседневная еда, и я счастлив безумно. Я понимаю, что это все временно и, возможно, я вернусь в образование. Но пока не хочу никакой ответственности, не хочу, чтобы у меня болела голова. Надо пока оглядеться, прижиться, чтобы не бросаться слишком в глаза. Я никогда не гонялся за статусом, карьерой. И в церкви тоже занимался своим делом. Когда у меня спрашивали, хочу ли я стать епископом, я отвечал, что хочу остаться порядочным человеком.

 

Общаетесь ли вы с русскими в Лондоне?

 

Я не выбираю людей по национальности или ориентации и национальности. Мне либо интересен человек, либо нет. У меня есть пара русских знакомых, но на работе меня окружают португальцы, мексиканцы, поляки, испанцы...

 

Занимаетесь ли вы гражданским активизмом? Например, в поддержку ЛГБТ.

 

Тогда не занимался: ты либо священник, либо активист. А сейчас я, может, и рад бы, но меня останавливает необходимость кооперации с другими активистами. Это часто такие же фанатики, только под другим флагом. Ну, или это мне просто такие истеричные активисты попадались.

 

Как вы относитесь к однополым бракам и к усыновлению детей однополыми парами? Ведь есть гомосексуалы, которые резко отрицательно относятся к обеим инициативам.

 

Геи, которые относятся к гей-бракам плохо, — просто ***** . Идея гей-брака не в предоставлении прав, а в равноправии. Я говорил это еще своим студентам. Ты можешь не вступать в брак, но тот, кто хочет вступить в брак, должен иметь такую возможность. Брак дает некие юридические права. Например, вы прожили всю жизнь вместе, ближе нет никого, один умирает, и наследство переходит к любому родственнику, но не вам, потому что для государства вы не супруг, а чужой человек. В больнице вы не имеете права к нему пройти. Принимать жизненно важные решения по его здоровью будут троюродные бабушки, но не вы. На суде вы обязаны будете свидетельствовать против него, потому что не свидетельствовать могут только супруги и родители. То же и с усыновлением детей. Только человек с больным воображением может представить, что одинокому ребенку в детдоме будет лучше, чем у двух любящих его людей.

Через пару сотен лет. Россия отстает в церковном вопросе, но нельзя остановить развитие общества. В Норвегии однополым парам на днях разрешили венчаться. Так там очереди выстроились. Церковь столько денег получает. Наши, как сообразят, тоже подключатся, просто они еще не поняли всей выгоды.

Чувства верующего оскорбить невозможно — я говорил об этом, еще когда был священником. Никто не знает, чем отличаются чувства верующего от всех остальных и почему они так исключительны. Они такие девы, что ли? Чуть что и сразу оскорбляются? Так это чем угодно можно оскорбиться, только дай повод.

 

По России не скучаете? Нет желания вернуться?

 

У меня есть стол, стул, кровать, мне больше ничего не надо. Я не привязан к березкам. Совершенно не скучаю.