Новые механизмы пропагандистской войны

В пропаганде все три пространства - физическое, информационное, виртуальное -  направлены на воздействие на четвертое пространство - когнитивное, на разум противника/оппонента. Можно передвигать войска (физическое пространство), рассказывать об ужасах у соседа (информационное пространство), видеть в нем врага (виртуальное пространство), чтобы убедить свое население в необходимости военного вмешательства, даже опосредованного.  

Пропаганда по сути своей постоянно занята присоединением позитивного или негативного смысла к фактическому сообщению. Реально она все время работает с мета-уровнем. Любой факт ей интересен только под углом зрения соответствия этому мета-уровню, на котором расположен метанарратив, в соответствии с которым и интерпретируется все и вся. 

Пропаганда мультимедийна: она может брать свои «строительные кирпичики» из прошлого, настоящего или будущего, когда нужно меняя их местами. Она может опираться на фиктивное, рассказывая о реальном. Чтобы победить реальность, она может строить фиктивность, но такую яркую и зрелищную, что никакая реальность не устоит перед ней.

При этом пропаганда совершает такой отбор фактов, который бы приводил потребителя информации к нужному для пропагандиста мнению. Как еще это удается делать?

Самым важным и сильным механизмом является удержание своего нарратива, а он является одновременно отражением своей собственной модели мира, где роли врагов и друзей и подобные характеристики отражены очень точно. В свое время Дж. Лакофф ввел понятие фрейма как способа ментальной организации. Можно применить этот тип описания для ситуации 2008 г. - Россия - Грузия (см. подробнее об этой войне в работе А. Илларионова [1 - 2]) и 2014 - 2016 - Россия - Украина, раскрыв тем самым пропагандистскую конструкцию. Кстати, Лакофф подчеркивал, что внешняя политика все равно описывается фреймами уровня человеческого понимания политики. Например, он считает, что у демократов есть представление о государстве как об воспитывающем отце, а у республиканцев - как о строгом отце. Строгий отец в этой модели может наказывать нерадивых детей (страны в случае внешней политики).

Фреймы двух войн выглядят следующим образом:

Именно на удержании этого нарратива строились замены слов пропагандой. Отсюда и берут свое начало  для описания украинской ситуации первого года.  

Пропаганда всегда делает акцент на асимметричном описании: . По этой причине информационный поток выстраивается очень односторонне: все, что есть плохого о противнике, и все, что есть хорошего, о себе и своих вооруженных силах.

Именно это пропаганда считает проявлением/воспитанием патриотизма. Социолог Е. Омельченко говорит, к примеру, о феномене «обиженного патриотизма»: «Это когда крайне важно несмотря ни на что защищать образ своей родины. Многие тогда получили возможность поехать за границу, во всех компаниях появились те, кто был там — как турист или на учебе. Открылся мощный поток информации, в том числе американское кино, телепроекты, как, например, MTV и телемосты, начали открываться интернет-кафе и т.д. И транслируемая картина сильно била по самовосприятию, самоуважению молодых россиян. Выстроилась целая защитная схема: тут у нас, конечно, не очень, зато у нас самое лучшее образование, зато мы умеем правильно отдыхать, зато русские душевные и гостеприимные, зато мы улыбаемся искренне, а не фальшивым, как американцы. И этот обиженный патриотизм никак не мешал выбирать западные культурные продукты — американское кино, английскую рок-музыку, скандинавский "металл" и т.д. ».

Это типичный пример, массу которых используют представители британской школы информационных операций, когда говорят, что молодой человек в Афганистане может расставлять противопехотные мины против британских солдат, чтобы собрать деньги на обучение в Великобритании

Кстати, она же немного расшатывает идею всплеска патриотизма в России: «Соцопросы об усилении патриотизма подвергаются серьезной профессиональной критике. Я как социолог могу сказать, что ответ зависит от того, в какой форме задается вопрос. От конкретной ситуации, от политической атмосферы. Обычное анкетирование просто фиксирует внешние проявления, некие сиюминутные реакции респондентов, а не копает глубоко. Люди часто хотят присоединиться к большинству, чтобы не выглядеть маргиналами. Но если более серьезно исследовать проблему патриотизма — видно, что среди молодежи существуют самые разные мнения». 

Пропаганда, как, кстати, и конспирология, делают окружающий мир более комфортным для человека, поскольку он становится более понятным. Информационный хаос, где индивидуальный человек потерян, заменяется комфортным пониманием, где человек вновь находит свое достойное место. Все недостатки тогда концентрируются не у него, а у врага. Враг становится такой же центральной единицей этого мира, как и герой. Чем враг будет подаваться сильнее, тем большая слава герою, который противостоит такому мощному врагу.

Социальные сети перехватили ту же модель врага, которая также активно присутствует и в конспирологии, где все тоже объясняется его происками. Отсюда наполненность комментариями гневными окриками и оскорблениями, причем, наверное, большая половина из них идет от анонимов, которые чувствуют себя в полной безопасности, радостно поливая других грязью.

Недавно прозвучали данные исследования, в соответствии с которым Фейсбук и общение в соцсетях продлевают жизнь. Однако и Фейсбук, и соцсети ориентированы не на конфликт, а на получение информации, соответствующей, а не противоречащей модели мира человека. Отсюда можно сделать вывод, что и пропаганда, соответствуя модели мира, делает виртуальный и коммуникативный мир вокруг человека более комфортным.

Современные исследователи мышления подчеркивают, что человек усиленно ищет причинно-следственные связи даже там, где их нет. Этим пользуется пропаганда, создавая ложные причинно-следственные связи. Человек принимает их, в том числе и для того, чтобы не оказаться в меньшинстве, поскольку пропаганда утверждает, что так думают все, что утверждает Э. Ноэль-Нойман в своей модели «спирали молчания». 

Устанавливать такие ложные причинно-следственные связи позволяет инструментарий замены языка описания объектов. Как вы яхту назовете, так она и поплывет, - говорится в детской повести. Соответственно, назвав кого-то «фашистом» (и далее по списку - «хунта», «нацисты», «бандеровцы»), вы будете порождать автоматическую негативную реакцию на него, поскольку эта реакция уже была введена десятилетиями прошлой пропаганды.

Сегодняшний мир погружен в информационный хаос, человек находится в системе переизбытка информации в отличие от прошлого, когда существовал ее дефицит. Современная пропаганда использует эту ситуацию, играя в эту же игру. Она добавляет и добавляет разные свои версии события. Не заботясь не только о достоверности, но и о том, что ее сегодняшняя версия противоречит вчерашней. В этом нет ничего удивительного, поскольку завтра может появиться еще одна.

Погружение в информационный хаос как инструментарий ярко иллюстрирует выдвижение разных версий по поводу сбитого Боинга рейса MH-17, теперь уже печально известного всем. Версий с экспериментом в качестве доказательства очень мало (см. один из них). Все в основном носит разговорный характер, в результате в хаосе теряется достоверность каждой отдельной версии, что и нужно России как главному виновнику этого события.

Стандартным инструментарием пропаганды является реинтерпретация. Отрицательное может стать положительным, а положительное отрицательным достаточно легко. Условно говоря, даже рассказ об убийстве можно превратить в рекламное сообщение, дав слово, например, политику, который выступает за или против продажи оружия. В одном случае будет звучать фраза, что если бы оружие продавалось свободно, жители бы могли себя защитить. В другом - если б на руках не было бы оружия, уменьшилось бы его применение.

В принципе эта функция пропаганды в демократических обществах реализуется инструментарием спина с соответствующей профессией спин-доктора. Спин-доктор может «разворачивать» событие в более выгодную для коммуникатора сторону. Может удерживать внимание на событии и может информационно готовить наступление события. Все это функции, которые точно так приложимы и к пропаганде.

Пропаганда берет из нейтрального сообщения негативные характеристики и строит на их базе новое, но уже негативное сообщение. Причем пропаганда может это делать, даже ссылаясь на исходный источник для придания большей достоверности.

Путем инструментария отбора пропаганда удерживает внимание на негативном или позитивном образе, ведь все сообщения не могут быть протиражированы. Берется только одно, нужное для пропагандистских целей.

Это давно известный факт, что на экране мы можем увидеть, условно говоря, один процент из происходящего, а девяносто девять останутся тогда за пределами нашего внимания. Но одновременно, рассказывая о событии, мы в состоянии осветить только один процент, все основное вновь останется за пределами внимания.

Пропаганда в принципе может работать и с фальшивыми объектами, когда ей не хватает реальных объектов.Например, это были «распятый мальчик» на Донбассе, «изнасилованная девочка» в Германии, фальшивое немецкое удостоверение у Д. Киселева, которых не было в действительности. Кстати, и любой реальный объект при искусственном добавлении в него определенной характеристики может поменять свою «окраску».

Пропаганда порождает не только фальшивые объекты, но и фальшивые переходы:

фальшивый объект - «фашист»,

фальшивое действие - борьба против фальшивого объекта,

фальшивое послание, описывающее фальшивое действие против фальшивого объекта.

И самое главное - версия пропаганды становится в массовом сознании единственно возможной, поскольку всегда тиражируется с помощью телевидения, превращаясь в мейнстрим, тем самым отрезая  любые другие альтернативные интерпретации.

Социолог Д. Рогозин интересно замечает: «В нашей системе политическое поведение — это просмотр телевизора, то есть принятие власти через телевизионную картинку. Наш электорат зачастую смотрит на политиков не как на деятелей государства — тех, кто принимает решения, руководит экономикой, что-то обещает и выполняет эти обещания. Он не подходит к ним со всей той аргументацией, к которой, как правило, обращается наша либеральная общественность, а глядит как на шоу». 

Пропаганду трудно классифицировать, поскольку она каждый раз не та, за кого себя выдает. Тем более что она, как У. Эко писал о массовой литературе, написана как пропагандистом, так и аудиторией одновременно. Именно поэтому она всегда выглядит достаточно достоверной для аудитории. 

Пропаганда инерционна. Она живет даже тогда, когда «умирают» источники, которые ее удерживали. М. Восканян пишет: «куда больший интерес представляет категория предметов, создаваемых намеренно внешне "псевдо-советскими". С учетом того, что на дизайн внешнего вида и упаковки своей продукции компании-производители тратят немалое время и, что еще более существенно — немалые средства, очевидно, что такой внешний облик своим товарам они придают, рассчитывая тем самым повысить их популярность у потенциальных покупателей, заранее планируя их положительную реакцию при взгляде на эти товары.

Поведение бизнеса — лакмусовая бумажка настроений общества, вкусы людей изучаются многочисленными маркетологами с тщательностью полноценного научного исследования. И в данном случае бизнес делает ставку именно на внешнюю символику советской эпохи — вполне вероятно, что сине-желто-серебристый глазированный сырок из супермаркета на вкус окажется совершенно не таким, как его прадедушка времен развитого социализма, на который он так поразительно похож».

Это говорит о том, что пропаганда дала ростки, которые уже могут жить самостоятельной жизнью. И это также говорит о том, что современная пропаганда на постсоветском пространстве должна прислушиваться к инструментарию прошлого, раз он оказался таким эффективным.

Пропаганда очень сильна, особенно в тех случаях, когда ее воспринимают как единственно правильное описание реальности. Когда пропагандистская матрица заняла свое место в голове, ее очень трудно разрушить, хотя бы потому, что пропаганда постоянно удерживает свою матрицу, а опровержения ее носят спорадический характер.

В наше время пропаганда трансформировалась в  информационную войну и теперь опирается на более серьезный инструментарий: от исследования нарративов до нейропсихологии. Россия взяла в эту новую парадигму, наработанную до этого модель рефлексивного контроля, понимаемую как управление противником с помощью управления его восприятием.

Вот взгляд на ситуацию в Крыму американских специалистов по информационной войне: «В качестве части рефлексивного контроля Россия использовала хорошо скоординированный план отрицания-и-обмана, именуемый маскировкой, с помощью использования "зеленых человечков" для создания контрольно-пропускных пунктов и обеспечения безопасности в ключевых позициях в Украине. Эти зеленые человечки оперировали быстро и эффективно, не имея знаков отличия. Это отсутствие идентификации позволило России отрицать любую связь с этими силами, которые позднее были признаны российскими войсками. Контролируя информацию и имея возможность отрицать свое участие в оккупации Украины во время ранних стадий конфликта, Россия рассматривалась как заинтересованная сторона, а не как воюющая.

Это прямо обеспечивало российский взгляд, что Западная Европа и Соединенные Штаты не хотят прямого конфликта и не будут настаивать на проблеме российского участия, когда оно будет обнаружено. Способность действовать в относительной секретности позволило также России маскировать свои подлинные желаемые цели. Действуя так, Россия создала ситуацию оценки любого своего действия как потенциально успешного для врагов и наблюдателей, благодаря отсутствию понимания российских намерений».

Только сегодня мир стал понимать реальные намерения российской стороны, что отразилось на усилении оборонного потенциала всех стран Европы, а также создании отдельных структур по противодействию пропаганде.

Это также связано с новой тенденцией, пришедшей с интернетом, в котором появилось множество маленьких правд, которая часто оказывались неправдой, вместо одной правды. Ситуация войны породила новую профессию - тролля, точнее придала ей более профессиональный и более индустриальный вид.

Вот занимательные воспоминания о своей работе одного из российских троллей: «Наша работа строилась так: мы приходили в офис, садились впятером в комнату в 20 квадратных метров и каждый день отписывали по 200 комментариев и 20 новостей-постов с разных фейковых страниц. На "фабрике" неимоверно много различных отделов и сайтов, куда пишут эти отделы. В конце 2016 года, точно знаю, оставались отделы об Украине и о выборах в США. О том, куда писал я, мне говорить запрещено подписанным контрактом».

И еще: «Нам разрешалось извращать изначальную информацию как угодно, чтобы подстроить ее под то, что нужно получить. [...] А еще нас действительно много. По моим подсчетам, из нашего центра ежедневно в интернет выливается более 5 тысяч комментариев и постов. А это захламляет ленту. Всем нормальным людям как бы плевать, на это уже мало кто обращает внимания, но надоедает, как спам в свое время».

При этом данная работа не так безобидна, как кажется. Человек сегодняшнего дня более зависим от информации, чем это было раньше. И он не очень стремится проверять получаемую информацию на достоверность.

Профессор В. Гонзалес говорит: «Фейковые новости всегда были с  нами и всегда были о политике, например, запачкать оппозиционного кандидата, и о деньгах, поскольку  сенсационные заголовки хорошо продают газеты. И как только мы отошли от системы медиа организаций, пользующихся доверием, признанных в этом, дела пошли еще хуже».

Новым феноменом стало и то, что Россия, попав под международные санкции, пытается уйти от них, посылая одноразовые сигналы Западу, но в то же время сохраняя свое военное присутствие. Например, как признается один из философов агрессии А. Дугин, его уже не хотят выпускать на телеэкраны: «Наше поведение – отвратительное. Начал убивать – убей, не хочешь убить – отойди. Зачем все просто поганить? Я говорю, глядя извне, но там, внутри, никто этого не понимает. У нас на эту тему запрещено говорить.

— Что значит «запрещено»? Прямая цензура?

— Мне запрещено появляться на некоторых каналах, на некоторых программах. Я и так-то немного сейчас появляюсь. Но здесь из-за того, что я отказываюсь прославлять этот гениально хитрый план, это уродство, воспевать его как великую мудрость всех времен и народов. Уродство и есть уродство! Причем, преступное, кровавое, нечестное уродство. Когда я это говорю, мне говорят, что я раскачиваю лодку. А я правду говорю и ничего не раскачиваю. Я всецело сторонник Путина, России, и в чем-то обратном меня сложно заподозрить. Но когда показывают лошадь и говорят "это кошка", я все-таки говорю – нет, это не кошка. При всей дикой любви к Путину – нет».

Или А. Бородай обращается к правительству и президенту России с просьбой на законодательном уровн­е исключить возможность экстрадиции на Украину воевавших на Донбассе, подчеркивая, что такая практика экстрадиции уже есть и реализуется.

Возможно также, что эти противоречивые сигналы являются попыткой России оставить за собой право выбора того или иного шага, поэтому наиболее агрессивные слова и дела убираются из поля зрения массового сознания. То есть все это все равно чисто пропагандистские действия.

На сегодня больше проблем миру несет не физическая реальность, а информационная и виртуальная реальность, которую хотят направлять против своего оппонента. Физическое оружие сменилось информационным и виртуальным.

cripo.com.ua