Почему на высоте возникает желание спрыгнуть

19 апреля 2017

910

Почему на высоте возникает желание спрыгнуть

Джудит — писательница, известная в литературном мире своими полетами фантазии — не ощутила в себе резкого порыва покончить с собой, у нее никогда не было таких желаний. Конечно, она, как и многие, побаивалась высоты, но в тот момент, как ни странно, она не испытывала этого страха, хотя «Обманный путь» считается одним из самых страшных мостов в мире. Хлипкая бетонная конструкция тянется над остроконечными верхушками холмов и, как говорят, болтается из стороны в сторону в ветреную погоду. Лишь поставленные в далеком 1935 году перила отделяют пассажиров от бурлящих под мостом мутных вод океана. 

Ничто из этого не пришло на ум Данкофф, также не подозревавшей, что у этого моста репутация места, вызывающего желание прыгнуть. Она словно очутилась во сне: как бы наблюдая за собой со стороны, представила, как она встает на перила, а затем ныряет вниз. Джудит была настолько выбита из колеи, что ей пришлось присесть прямо на пешеходной части моста, чтобы не прогнать мысли о прыжке. «Больше всего в этом чувстве меня пугала осуществимость идеи. Я чувствовала себя немного по-дурацки. Я подумала: „Это еще откуда взялось?“» 

Кажущееся иррациональным желание прыгнуть с большой высоты довольно распространено: половина опрошенных одного из исследований заявили, что им случалось испытывать это чувство. Оно настолько озадачивает, что эта проблема занимала многие пытливые умы — от Жан-Поля Сарта (в книге «Бытие и ничто») до анонимных участников длинных обсуждений на Reddit. Французский философ считал данную наклонность моментом экзистенциальной правды, демонстрирующей свободу выбора между жизнью смертью; пользователь ramp_tramp называет «тупым, бл*дь, чувством» эмоции, которые он испытал, когда ему пришлось чуть ли не приклеиться к дальней стене атриума 14-этажного отеля, потому что он «до смерти боялся каким-то образом случайно спрыгнуть». 

Сартр называет это чувство , или «зов пустоты». Это французская экстравагантность в выборе слов (фр. «appel» — «призыв», — ) или пустота действительно может призвать вас покончить с собой? Недавние исследования душевного равновесия, страхов и когнитивной деятельности показали, что «глас бездны» вполне реален и обладает определенной силой. Оказывается, высота — не то, чем кажется. 

Традиционные теории связывают неадекватные реакции на раздражители — высота, змеи или вид крови — с эмоциональными проблемами, негативным мышлением, тревожным типом личности или посттравматическим синдромом. «В случае со страхами и фобиями психологи любят говорить, что вы испытываете страх либо потому, что у вас нет механизмов психологической адаптации, либо из-за своей тревожности, — объясняет Карлос Коэльо, автор новаторского исследования проблем акрофобии, или боязни высоты. — Но откуда появляется тревожность?» 

Когда речь идет о страхе высоты, дело не только в том, что он является отражением наших прошлых тревог, как считалось раньше. Само устройство мест, расположенных на большой высоте, побуждает в нас смешение чувственного восприятия, кинестетики тела и состояния души. «Мы воспринимаем наши ощущения как истину: видеть значит верить», — заявила Джанин Стефануччи, профессор когнитивных исследований и нейробиологии в Университете Юты. Она изучает, как эмоции, возраст и физическое состояние тела человека влияют на способ его взаимодействия с пространством — в особенности когда речь идет о большой высоте. 

Проведенные ей исследования опровергают трюизм «видеть — значит верить». Участники эксперимента Стефануччи считают, что фекалии на столе (на самом деле — кучка растопленного шоколада) ближе к ним, чем на самом деле; в то же время им кажется, что длина дощечки, через которую им предлагали перейти, меньше, чем она была в действительности. Другие исследователи также обнаружили, что испытуемые ошибались в оценке времени, проведенного ими со змеей или пауком, но правильно оценивали время взаимодействия с бабочкой или кроликом. 

Страх может также объяснять, почему люди по-разному воспринимают показатели высоты и расстояния. Чтобы понять специфику этих оценок, давайте представим, что мы стоим на балконе высокоэтажного здания, совсем близко к перилам. Взгляните на круг, нарисованный на земле под балконом, затем переведите взгляд на перила, и так до тех пор, пока они не начнут казаться расположенными на том же расстоянии, как и отмеченное на земле место. Готово! Вы только что сопоставили вертикальное и горизонтальное расстояние. 

Но это не точно. Участники исследований зачастую неверно оценивали вертикальное расстояние: некоторые преувеличивали реальное расстояние на треть или даже вдвое. Однако в большинстве случаев у людей нет проблем с оценкой горизонтального расстояния. Преувеличенное восприятие вертикального расстояния способствует увеличению страха перед высокими зданиями: Стефануччи и ее коллеги выявили, что люди, испытывающие наибольший страх высоты, также склонны сильнее всего переоценивать вертикальные расстояния, что, в свою очередь, раздувает страх и создает петлю обратной связи (совокупность взаимосвязанных логических причинно-следственных отношений, которые вызывают усиление или ослабление условий или поведения в рамках системы —  ). 

«Многие люди, узнав о наших исследованиях, спрашивают, что хорошего в том, что кто-то неадекватно оценивает вертикальное расстояние. Я отвечаю, что это зависит от многих факторов, — рассказывает Стефануччи. — Иногда не помешает отойти немного подальше от края».  

ВДОХНОВЕНИЕ: знаменитый пассаж Жан-Поля Сартра о «зове пустоты» мог быть вдохновлен горным перевалом в Пиренеях. 
Источник: V C / Flickr 

Карлос Коэльо выдвинул предположение, что причина, по которой крутые обрывы также провоцируют похожие на морскую болезнь синдромы, кроется во внутренних противоречиях между нашей зрительной системой и вестибулярным аппаратом. Представьте, что в вашем мозгу существует определенный механизм управления, реагирующий на изменения в гравитации и движение. Он представляет собой систему жидкости в трех ушных каналах. К примеру, когда мы находимся на борту корабля и ощущаем качку, вестибулярный аппарат решает, что мы двигаемся, однако мы считаем, что мы остаемся неподвижными, поскольку движется лишь корабль, на котором мы плывем. Это противоречие выражается на физиологическом уровне в возникновении рвотных позывов. (Если закрыть глаза, станет немного полегче.) 

Что-то схожее происходит и в случае с крутыми обрывами. По словам Гэри Кокса, биографа Сартра, вполне вероятно, что горный перевал в Пиренеях, наподобие того, где любил отдыхать философ, мог послужить вдохновением для его знаменитой концепции «зова пустоты», сформулированной в книге «Бытие и ничто». Вид цепочки гор, кажется, тянется до самого горизонта. Учитывая, что в горах очень мало надежного пространства для движения, визуальная система и вестибулярный аппарат вступают в жесткое противоречие. 

Людям, больше полагающимся на свое зрение, сложнее поддерживать баланс движения, что еще сильнее увеличивает испытываемый ими страх высоты, поскольку вертикальное расстояние способствует снижению горизонта видимости. 

Некоторые люди могут испытывать сложности с контролем положения тела, который требует наличия мышечной силы и ловкости. В своей лаборатории Коэльо измеряет степень контроля над положением тела по тесту Ромберга, напоминающему проверку водителя на трезвость: испытуемого просят пройти какое-то расстояние, стараясь держаться максимально ровно и прямо. Чтобы пройти усовершенствованную версию теста, встаньте босиком на ровную поверхность, чтобы левая нога находилась перед правой, скрестите руки на груди и закройте глаза. Теперь постарайтесь сохранять эту позу на протяжении двух минут. Звучит легко, да? Большинство людей выдерживают лишь несколько секунд. Средний показатель по лаборатории Коэльо составил около 40 секунд. Те немногие испытуемые, сумевшие продержаться 2 минуты, меньше всего боялись высоты. 

Сложности, возникающие из-за этих факторов, — ложное восприятие вертикального расстояния, низкая степень контроля над положением тела в пространстве, слабая связь с вестибулярным аппаратом, переоценка высоты и проч. — провоцируют появление акрофобии, или страха высоты — одной из наиболее часто встречающихся фобий, которой подвержен каждый двадцатый. Впрочем, в отличие от страха змей, пауков или крови, акрофобия может способствовать возникновению парадоксальной реакции: импульс встретиться со своим страхом лицом к лицу и прыгнуть. 

Каким бы сложным ни был страх высоты, объяснить стремление прыгнуть еще сложнее. Дженнифер Хеймс, профессор клинической психологии из Университета Нотр-Дам, специализирующаяся на исследовании суицидального поведения, окрестила внезапное стремление прыгнуть «феноменом высоты».

В опубликованном в 2012 году исследовании Хеймс и ее коллеги выявили, что около половины из 431 испытуемого, никогда не предпринимавших суицидальных попыток, испытывали желание прыгнуть с большой высоты. (75% людей, пытавшихся покончить с собой, испытывали это чувство.) Хеймс предполагает, что появление подобных стремлений исходит из ложного восприятия сигналов, которые посылают в наш мозг «системы безопасности» организма. Наша система страха, включающая в себя миндалевидное тело и прочие участки мозга, посылает сигнал в префронтальную кору. Ваше сознание отметит сигнал, но не будет знать, чем он был вызван. 

Возможно, ваш мозг никогда бы не стал анализировать, почему прикосновение к горячей конфорке обжигает руку, но вам уж точно интересно, почему от одного взгляда на открывающуюся перед вами пустоту вы автоматически подаетесь назад. Потому что эта пустота — совершенно другое дело. По словам Хеймс, вы задаетесь вопросом: «Почему я отошел подальше? Я же просто физически не могу отсюда упасть. Тут стоят перила, получается... мне захотелось прыгнуть». 

Эту теорию также подтверждает наблюдение, что люди, наиболее часто испытывающие желание прыгнуть (и при этом не демонстрирующие предрасположенности к суициду) также больше всего подвержены тревожности, включая беспокойство относительно реакций своего тела на те или иные раздражители. Эти реакции проявляются в избыточном потовыделении, ускорении сердечного ритма, головокружении и появлении дрожи в коленях, что также является распространенным симптомом страха высоты.

Ваша персональная интерпретация этих ощущений определяет разницу между паникой, если вы думаете: «Боже, я сейчас умру», — и восторгом, если вы любитель острых ощущений. «Это очень субъективный процесс», — объясняет Коэльо, особенно если речь идет о сигналах, получаемых от вестибулярного аппарата. «То, как вы интерпретируете вестибулярные сигналы, зависит от вас в большей степени», чем интерпретация сигналов зрительной системы, поскольку она функционирует на подсознательном уровне. Люди, наиболее склонные к тому, чтобы прыгнуть, также больше прочих волнуются о прочих жизненных трудностях — к примеру, они боятся сойти с ума. 

Впрочем, данный вид тревожности не соотносится с желанием прыгнуть, которое испытывали имеющие суицидальные мысли участники проведенного Хеймс исследования. До сих пор не удалось установить, отражается ли в их желании шагнуть в пустоту скрытое желание покончить с собой или же дело в неправильно воспринятых сознанием сигналах безопасности. «Это неплохая тема для следующего исследования», — заявила Хеймс. 

Альтернативное объяснение стремлению прыгнуть было предложено Адамом Андерсоном, нейроученым из Корнелльского университета, использующим томографию головного мозга, чтобы предопределять поведение и эмоции человека. Андерсон полагает, что «феномен высоты» вызван склонностью людей принимать рискованные решения в момент опасности. «Люди более склонны к риску, когда оказываются в опасной ситуации, — объясняет Андерсон. — Они испытывают судьбу в попытке избежать худшего». 

В случае с высотой этим рисковым решением становится идея прыгнуть. «Учитывая, что мне самому не очень комфортно на большой высоте, я воспринимаю землю как безопасное пространство», — рассказывает Андерсон. Конечно, это звучит как бессмыслица, поскольку прыжок неминуемо привел бы к смерти, однако наше подсознание (включая практику негативного подкрепления и обесценивания будущего) больше концентрируется на краткосрочной перспективе. «Страх высоты и страх смерти могут оказаться не настолько уж и родственными, как нам всегда казалось, — объясняет Андерсон. — Мы справились с основной проблемой страха высоты: желанием прыгнуть. Теперь перед нами встает проблема страха смерти. Выражаясь метафорически, они будто ФБР и ЦРУ, отказывающиеся делиться друг с другом информацией по оценке риска». 

МИРАЖ: в исследованиях испытуемые недооценивают время, необходимое, чтобы достичь страшного зверя, но не ошибаются, когда их просят оценить время, необходимое, чтобы приблизиться к дружелюбному животному. 
Фото: Pixabay 

Наше косвенное и отложенное осознание возможности смерти также подверглось изучению в ходе исследования по картированию мозга «Экзистенциальная нейробиология», проводившегося немецкими программистами из Оснабрюкского университета и Института биологической кибернетики Общества Макса Планка. Проанализировав результаты томографии семнадцати студентов, они обнаружили, что мысли о смерти приводили в действие отделы мозга, связанные с ожиданием тревожности, а не самой тревожностью. Другими словами, наш мозг предпочитает эмоционально абстрагироваться от идеи смерти. 

Эти теории объединяет наблюдение, гласящее, что воля к жизни — и предчувствие смерти — сталкиваются и перемешиваются на большой высоте. В каком-то смысле открывающаяся нашему взгляду пустота словно оказывает на нас дополнительное влияние. Чувство тошноты, возникающее на краю обрыва, как считал Сартр, представляет собой «головокружение свободы» — момент, когда люди свободно рассматривают имеющиеся у них опасные возможности действий. «В этот момент мы становимся словно одержимы идеей прыгнуть, — объясняет Кокс в своей книге „Путеводитель экзистенциалиста по смерти, вселенной и небытию“. — Нам кажется, что пустота притягивает нас к себе, но на самом деле нас скорее подталкивает наша собственная свобода, сама мысль о том, что мы всегда можем выбрать легкий путь и расстаться с жизнью». 

Очень сложно — или даже невозможно — понять, какая из этих теорий объясняет поведение людей, которые действительно решают прыгнуть. За два года до того, как Данкофф оказалась на мосту «Обманный путь», 25-летний молодой человек заорал «Яхууу!» и бросился вниз с того же самого моста. Он говорил своим приятелям, что прыгал с мостов и повыше, однако, судя по всему, он умер еще в полете, а позже, оказавшись в воде, был затянут в водоворот, бесследно поглотивший его тело. Он вошел в число 400 человек, погибших в результате прыжка с этого моста с момента его постройки в 1935 году. Почему он это сделал? По глупости, по пьяни, из тайного стремления покончить с собой или осуществляя свой экзистенциальный выбор? 

Вспоминая свои собственные переживания, Данкофф не склонна верить, что ее приманила лежащая за перилами пустота. По ее словам, она скорее помогла ей отойти подальше. «Я испытывала чувство, противоположное головокружению — острое желание летать», — поделилась она со мной, добавив, что это экстатичное внетелесное переживание напомнило ей о детских снах, в которых она могла летать. Данкофф выработала свою «высотную теорию»: по ее словам, импульсивное желание прыгнуть отражает традиционную концепцию коллективного бессознательного. Эта ситуация дословно повторяет события мифа об Икаре, чьи самодельные крылья сгорели, когда он подлетел слишком близко к солнцу. 

Так что нас предупреждали. Но не все слушают, как показывает расцвет опасных видов спорта, связанных с прыжками с большой высоты — тот же бейсджампинг, например — когда люди прыгают с высоких сооружений с парашютом или в вингсьюте с поздним раскрытием парашюта. У этого развлечения большое число летальных исходов: около 50–100 смертей на 100 000 прыжков, что существенно превосходит средний по США уровень самоубийств: 13 на 100 000 человек, в особенности учитывая, что многие прыгают больше одного раза. 

Все это напоминает нам, что мы не должны особо тревожиться о том, что нам становится тревожно на большой высоте, говорит Коэльо. «Опаснее, если вы не боитесь. Отсутствие страха приводит многих людей к смерти. Они не идут к доктору и умирают». 

Джессика Сэйджел — удостоенный ряда премий журналист, доцент журналистики Нью-Йоркского университета и бывший корреспондент Chicago Tribune. Ее материалы выходят в The New York Times, National Public Radio, Salon и прочих изданиях. 

cripo.com.ua