«Пусть горят в аду». Показания Серебренникова в Мещанском суде

13 ноября 2018

2837

«Пусть горят в аду». Показания Серебренникова в Мещанском суде

Третье заседание по «театральному делу» в Мещанском суде, состоявшееся 9 ноября, началось, как и предполагалось, с обсуждения отвода адвоката Лебедева, представляющего интересы Министерства культуры. На его исключении из процесса настаивала одна из подсудимых — Софья Апфельбаум. Она заявила суду, что на предварительном следствии этот адвокат участвовал в допросах всех сотрудников министерства культуры, которые давали показания против нее. По ее мнению, с которым согласились другие подсудимые и их защитники, адвокат Лебедев заведомо ангажирован и не будет беспристрастен на процессе. Впрочем, ходатайство о его отводе не было прихотью подсудимых и их адвокатов. Отвод основывался на законе.

Улыбка судьи Аккуратовой

Согласно 72 статье УПК, тот факт, что адвокат Лебедев ранее представлял интересы свидетелей на предварительном следствии, а теперь в суде будет представлять интересы потерпевшей стороны, является обстоятельством, которое исключает его участие в процессе.

Судья выслушала мнение стороны защиты и, подобрав полы своей мантии, побежала в совещательную комнату. На полпути, вспомнив, что забыла спросить мнение прокурора и потерпевших, судья также стремительно вернулась на cвое место. И тогда мы впервые увидели, как она улыбается.

Мнение прокурора Игнатовой было предсказуемым: она заявила, что не видит оснований для отвода адвоката. Сам адвокат и Никита Слипченко, представитель Минкульта, а ранее бывший артист, исполнявший роли третьего плана в кино, также были против. Судья удалилась в совещательную комнату и довольно быстро вышла с отказом в отводе. Она не увидела противоречий между интересами свидетелей, с которыми у адвоката Лебедева было заключено соглашение, и Никиты Слипченко, которого адвокат Лебедев «защищает» в этом процессе. Придется признать, что судья неправа по закону, но права по сути. Сотрудники Минкульта, допрошенные на следствии с участием Лебедева, представляли интересы Минкульта и, судя по тому, что говорит Софья Апфельбаум, оговаривали ее также в интересах Минкульта.

Теперь адвокату Лебедеву будет удобно присматривать за этими свидетелями, когда их вызовут в суд. В его присутствии они скорее всего не осмелятся дать иные показания.

«Мое указание — сделать спектакль»

«Ваша честь, вы можете нам помочь? — умоляет судью адвокат Ирина Поверинова. — В зале горячий воздух, невозможно дышать, начинает болеть голова, горят щеки, температура поднимается. А мы можем включить кондиционер? К кому нам обратиться?»

«Ни к кому», — вместо судьи отвечает ей Кирилл Серебренников. Он выходит к трибунке, чтобы продолжить свои показания, начатые на предыдущем заседании.

«А если мы умрем? «, — жалостливо продолжает адвокат Поверинова.

«Такого быть не может. Терпели и будем терпеть. Давайте про «Платформу» поговорим, — предлагает Серебренников.

Он — снова весь в черном. На этот раз — в футболке с надписью на латыни «Deus conservat omnia» — «Бог хранит все». Это эпиграф к «Поэме без героя» Анны Ахматовой. Спектакль по этой поэме Серебренников поставил в «Гоголь-Центре» с участием Аллы Демидовой.

Адвокат Дмитрий Харитонов в белой рубашке.

Во время своего двухдневного допроса Кирилл Серебренников успел сказать много концептуально важных вещей.

Вопросы защитника иногда напрямую совпадают с формулировками тех обвинений, которые на первом заседании зачитывал прокурор Лавров.

Серебренников говорит, что не обсуждал с Софьей Апфельбаум вопросы госконтракта. «Для меня это темный лес», — признается он.

Таким же «темным лесом» для него являются все вопросы, касающиеся деталей финансирования проекта «Платформа», составления финансовых отчетов по исполнению госконтракта. «Давали ли вы указания насчет внесения в отчеты недостоверных сведений?» — спрашивает Серебренникова Харитонов. Режиссер говорит, что не давал. Харитонов еще несколько раз спросит своего подзащитного, давал ли он указания сотрудникам «Седьмой студии» использовать наличные средства, заключать договора с конторами по обналичиванию денег, контролировал ли он эти самые конторы, через которые бухгалтер Масляева обналичивала бюджетные средства. И каждый раз Серебренников терпеливо, спокойно и уверенно отвечает: «У меня нет нужды давать указания об использовании наличных денежных средств. Мое указание — сделать спектакль. Я говорил продюсерам: нам нужно сделать декорации, купить реквизит, выдать гонорары. Вот мои указания». Адвокат Харитонов настойчив, он вновь и вновь спрашивает о наличных деньгах, спрашивает, как выдавалась зарплата, как покупался реквизит.

«Мы получали зарплату наличными, — вспоминает Серебренников. — Или, например, возмещали себе то, что потратили на покупки для «Седьмой студии». Например, за японские кимоно, которые я купил и в которых до сих пор играют в спектакле «Сон в летнюю ночь», мне вернули деньги.

Режиссер подтверждает, что всем артистам, как постоянным сотрудникам проекта, так и приглашенным, выплачивались зарплаты и гонорары. «Я не контролировал получение денежных средств. Я был в курсе, что деньги пришли. Прибегали люди и говорили: деньги пришли, не остановимся, вперед. Из Минкульта деньги запаздывали. Мы все время находились в режиме ожидания: произойдет мероприятие, не произойдет. Я знал, когда деньги кончились. Я знал, когда деньги пришли. Откуда они пришли, сами они пришли или их принесли, я не знаю. Сам механизм того, как эти деньги поступали на „Платформу“, мне неизвестен. Я знал об их наличии или об их отсутствии. С этим была связана моя работа. Если денег нет, нет возможности работать».

Отдельный корпус вопросов касается деталей обустройства проекта «Платформа» на «Винзаводе». Серебренников подробно рассказывает, как буквально с нуля начинал проект: «Не было никакой техники, ни приборов, ни стульев, не было возможности менять пространство, не было правильной акустики, музыкальных инструментов, гримерок — ничего. Все это требовалось оборудовать за достаточно короткое время. Проект происходил в ежедневном режиме. Вышло мероприятие, а на следующее утро шел демонтаж под следующее мероприятие, которое репетировалось».

«Седьмая студия» арендовала или покупала все необходимое для спектаклей. Серебренников подчеркивает: он не вникал в финансовые детали, он доверял в этих вопросах своим продюсерам, генпродюсеру и генеральному директору.

Кирилл Серебренников (слева) на презентации проекта «Платформа» в 2011 году. Фото: Станислав Красильников / ТАСС

«Зачем купили рояль?»

В качестве примера режиссер рассказывает историю рояля Yamaha.

«Не знаю, на какие деньги он был куплен. Помню, что подошел Малобродский, сказал: „Музыканты жалуются, и у нас есть вещь первой необходимости — рояль, он нужен для всех мероприятий, где будет музыка, мы без него не можем. Нам его, видимо, надо не арендовывать каждый раз, а лучше купить, и есть договоренность с фирмой, которая даст его в рассрочку. Найдете ли вы место, где он будет стоять?“ Я был к этому не готов, но мы нашли место, и дальше жизнь проекта происходила с учетом расстановки этого рояля, мы его все время куда-то перемещали и вызывали настройщика, потому что он расстраивался. Большой рояль Yamaha, очень хорошего качества, на нем соглашались играть хорошие музыканты. Если бы у нас его не было, мы бы Теодора Курентзиса с оркестром не заполучили никогда».

Во время следствия покупку этого рояля фигурантам дела вменяли как одно из доказательств их преступной деятельности.

В письме из СИЗО Алексей Малобродский подробно написал, как это было. Вот разговор со следователем Федутиновым:

— Так. А рояль вам зачем?

— Главным образом, чтобы музыку исполнять.

— А купили зачем?

— Вот как раз за этим. Исполнять. Музыку. Это одно из направлений работы «Седьмой студии». По Уставу. Вот и купили.

— За пять миллионов?

— За пять.

— Права не имели.

— Ну почему же? Гражданский кодекс не против, допускает.

— Пять миллионов?

— Да. Пять.

— А на самом деле?

—То есть???

— Сколько этА рояль стоит на самом деле?

— Этот. На самом деле дороже. Мы договорились с поставщиком о хорошей скидке и рассрочке.

— Да?

— Да.

— Зачем рояль за пять миллионов?

— Это хороший рояль.

— Зачем?

— Мы заказывали сочинение музыки талантливым композиторам. И исполнители были выдающиеся. Очень требовательные к звуку. В конце концов, качество звучания — это и уважение к публике. Поэтому был необходим хороший и, следовательно, относительно дорогой рояль. Специалисты вам скажут, что для хорошего инструмента это небольшая цена.

— Надо было в аренду брать!

— ???

— В аренду сколько стоит?

— Такого класса инструмент, я думаю, тысяч 50 в день. 2 дня публичных показов плюс 1 репетиционный день… Стоимость перевозки, такелажа, настройки будем игнорировать в целях научной абстракции. В общем, сильно занижая, 100 тысяч рублей.

— Вот! Сравните!

— Что с чем сравнить?

— Аренду и покупку. 100 тысяч и 5 миллионов.

— Хорошо. Давайте. За 3 года и 3 месяца планировалось примерно 130 мероприятий с использованием рояля. 130×100 тыс. рублей — это 13 миллионов в качестве платы за аренду чужого инструмента. С другой стороны — 5 миллионов за рояль в собственности. И срок его службы гораздо больше 3-х лет и 3-х месяцев. Согласитесь, это рачительное отношение к деньгам.

— Государственные деньги нужно расходовать не рачительно, а правильно. Правильно брать в аренду.

— Но за рояль предполагалось платить не государственными, а собственными средствами организации.

— Вы меня опять запутываете. Не имели права! Понятно?

— Нет".

«Кимоно, ковры, контрабас»

Для меня самым интересным в допросе Серебренникова стал его подробный рассказ о том, как шла работа над конкретными спектаклями. Не знаю, интересно ли это было слушать судье и прокурору. Но из этого рассказа в очередной раз вырисовывался чрезвычайно мощный проект, реализованный на государственные деньги. Проект, который и вправду состоялся как очень значительный для культурного пространства России. Кроме того, стало понятно, что «Платформе» не могло хватать выделяемых государством денег на все художественные «капризы» и «фантазии» Серебренникова. Неудивительно, что приходилось привлекать и кредиты, и личные средства.

По просьбе адвоката Харитонова Серебренников подробно рассказал, как создавался спектакль «Сон в летнюю ночь», который до сих пор идет в «Гоголь-Центре».

««Сон в летнюю ночь». Ко мне приходит исполнительный продюсер Воронова. Говорит: «Кирилл Семенович, что это за спектакль? — говорит режиссер. — В тот момент, когда она приходит, вся информация есть в моей голове и в каких-то набросках, которые мы предоставляли в виде творческой заявки — вольная интерпретация Шекспира с учетом современной драматургии, современного танца, медиа и современной музыки. Мультижанровый проект. Дальше требуется детализация. Я говорю: «Хочу, чтобы это был перфоманс, когда зритель перемещается из одного пространства в другое, ходя от каждой новеллы к другой, променад-проект. Она говорит: «А что это будут за объекты»? Я говорю: «Есть такая Катя Бочавар, и она делает такие объекты из авторских конструкций, они достаточно эффектны. Вы можете с ней связаться? А еще у нас будет электронная музыка, нам нужна сложная развеска микрофонов, нам нужно много наушников, нужно поговорить со звукачами, чтобы они могли нам это сделать. Нам нужен драматург, потому что это будет вольная интерпретация Шекспира. Давайте это будет Валерий Печейкин, модный, популярный драматург, с которым мы этот проект будем делать. А еще это сложная проблема со светом и видео. Потому что в этом эпизоде будет использоваться живая камера, которая передает изображение из другого помещения, и зритель должен это видеть.

А еще тут будет большой круг, устланный коврами, и на этом круге будет современный танец, Аня Абалихина должна поставить с ребятами этот танец".

Фрагмент спектакля «Сон в летнюю ночь»

Дальше, получая от меня всю информацию, продюсер обращается к Кате Бочавар по поводу объектов. Потом костюмы. Я говорю: «Что-то мы, наверное, найдем, мы пригласили молодых ребят, они что-то купят, что-то сошьют. Тут нужны японские кимоно, я их видел в Амстердаме, я их куплю, вы ведь потом деньги отдадите?». Она: «Ну, когда-нибудь отдадим». Или реквизит, надо куда-то пойти, купить старый контрабас, где-то он продается, у кого-то дома лежит, можно попросить, уговорить его продать. И из этого огромного количества нюансов она от меня всю эту информацию получает. Дальше она начинает встречаться с художниками по костюмам, которые ей пишут подробный список всего, чего нужно для каждого артиста. У артистов несколько переодеваний. И одни артисты могут быть одеты из магазина Zara, а другим нужно что-то сшить, а третье — я хочу, чтобы были винтажные шляпы, они на рынке продаются, вот у этой женщины, давайте купим и старые перчатки 1940-х годов. Или ковры, они продаются на Измайловском рынке — там есть человек, он обещал подобрать нам цветовую гамму. И свет Лена Перельман придумала. А нельзя ничего вешать. Надо повесить фермы к потолку, на которых будет крепиться свет. Их надо где-то взять. Надо обратиться либо в компанию, которая эти фермы арендует, либо их купить, потому что нам они потребуются всегда. Потом надо решить, как зонировать пространство между эпизодами гуляния. Надо построить большие стены — они нам нужны будут потом для зонирования пространства проекта «Платформа» в других мероприятиях. Пять метров в высоту, 12 метров в длину — такие стены-трансформеры на колесиках.

Потом, получая всю эту информацию, она (Воронова) понимает, сколько это все будет стоить, потому что я не знаю, я даю только какие-то идеи. Она все это считает и говорит: «Кирилл Семенович, мы вообще ни в какие сметы не влезаем — тут мы посчитали вот столько, заранее мы не могли знать, что у вас фантазия такая будет. А во-вторых, просто это очень много. Я говорю: „Давайте сократим вот эти стены, они будут участвовать в нескольких проектах, их стоимость можно взять из других проектов“. Дальше идет работа внутри этой сметы по сокращению сметы — для того, чтобы втиснуть их в наши возможности».

Усмотрение Кирилла Серебренникова

Адвокат Харитонов называет разные спектакли и мероприятия «Платформы» и каждый раз спрашивает, сколько раз этот спектакль шел в рамках проекта, сколько времени он репетировался, выплачивались ли гонорары артистам, режиссерам, музыкантам.

И когда слушаешь ответы Серебренникова, понимаешь, насколько его рассказ более убедителен, чем обвинительное заключение с десятки раз повторяемой мантрой «получили деньги, обналичили и распорядились по своему усмотрению». Да, «по своему усмотрению» это как раз: купили оборудование, реквизит, костюмы, поставили спектакли, оплатили билеты и гостиницы приглашенным артистам и режиссерам, заплатили гонорары участникам мероприятий.

«Я задач по использованию наличных денег не ставил, — повторяет Серебренников уже свою „мантру“. —  Мне было все равно, какие деньги использовались, лишь бы они использовались, и все мероприятия, которые мы делали, вышли в срок. Я ставил задачу, чтобы новый инновационный проект был абсолютно прозрачным, чистым, чтобы он делался очень честно».

«У меня к Масляевой большие претензии»

Адвоката Харитонова интересуют отношения режиссера Серебренникова с бухгалтером Масляевой. Ведь все обвинения в «театральном деле» против всех его фигурантов построены именно на показаниях Масляевой и ее помощниц.

Судя по обвинительному заключению, никаких доказательств того, что Серебренников и другие знали, как Масляева обходилась с бюджетными деньгами, у следствия нет. А это значит, что в этом деле — «слово против слова».

«Вы говорили, что в „Седьмой студии“ был проведен аудит. Когда, в связи с чем и кто его проводил?» — спрашивает Харитонов.

Серебренников рассказывает, что произошло в конце существования проекта «Платформа». К нему пришла Екатерина Воронова (находится в розыске — «МБХ медиа»), к тому времени она уже стала генеральным продюсером, сменив на этой должности Алексея Малобродского.

«В 2014 году было понятно, что субсидия заканчивается. И деньги не придут. Катя сказала, что денег не хватает, что мы не можем это себе позволить. Я удивился: «Как так? С какой стати? Раньше мы позволяли. Что случилось?» И предложил провести аудит, потому что мы должны понять, как устроена работа неведомого для меня бухгалтерского мира. Катя нашла аудитора, та изучила все документы, попросила нас собраться, потому что у нее было тревожное ощущение, что чего-то там не хватает. И есть проблемы. К этому моменту Масляева перестала подавать признаки жизни, не отвечала ни на какие звонки и вообще исчезла с радаров, — вспоминает Серебренников. — Катя искала ее, я просил и Юрия Итина ее найти, потому что собрание должно было быть в ее присутствии, она ответственна за бухгалтерию «Седьмой студии» за эти годы. Ее нашли. Это было сделано с большим трудом, просто в экстремальных обстоятельствах, мы собрались, и женщина-аудитор рассказывала, что она увидела: она не нашла этого, не нашла того, каких-то документов не хватало для отчетности. Была Масляева и эта дама, с которой она всегда ходила. Катя, посчитав бюджеты, сказала, что нам не хватает нескольких миллионов для реализации задуманного. У меня было ощущение, что их Масляева как-то себе присвоила. Я не могу никого никогда обвинять голословно, это не является частью моего отношения к миру. Я попросил Итина: давайте разбираться с этой дамой, где деньги? Масляева вела себя агрессивно, не хотела ни с кем разговаривать, на претензии аудитора огрызалась и говорила, что ничего не знает. Но она должна была знать, потому что кроме нее знать это было некому.

Собрание закончилось, решили, что будем работать и что-то придумывать. После завершения программы «Платформа» ко мне приходили люди, просили деньги вернуть — и я потом возвращал им деньги из своих гонораров. Поэтому у меня к Масляевой большие претензии".

Нина Масляева. Фото: Александр Щербак / ТАСС

«Никогда не присваивал»

В конце допроса адвокат Харитонов задает своему подзащитному три самых главных вопроса: «Кирилл Семенович, вы создавали организованную преступную группу?»

И получает предсказуемый ответ: «Я не создавал организованную преступную группу ни для чего, никогда, ни для каких хищений, я создавал театральный проект».

«Вы присваивали себе деньги, выделенные на проект „Платформа“»?

«Никогда в жизни не присваивал того, что мне не принадлежит. Я получал только гонорары за спектакли, они были не такие большие по сравнению с гонорарами в других театрах», — отвечает режиссер.

И третий: «Представляли ли вы в Минкульт заведомо ложные сведения?»

«Никогда я ложных сведений не предоставлял, не скрывал ничего, мы рассказывали всю правду, и все творческие отчеты содержат достоверные сведения».

«Итин зассал»

После допроса со стороны защиты интересно было послушать вопросы гособвинителя.

И оказалось, что вопросов к главному обвиняемому у прокурора Игнатовой не так уж и много.

Первый касался встречи режиссера Серебренникова с президентом Медведевым, тогда режиссер передал ему несколько листиков с идеей «Платформы».

«Указывали ли вы сроки действия этого проекта и его стоимость в тех бумагах, которые передали президенту?» — спросила прокурор.

Серебренников уже не очень помнил, что было в тех записках Медведеву. Он говорит, что кажется, там была изложена примерная стоимость дотаций, которые получает любой московский и не московский театр в течение года. А это порядка 70 миллионов рублей ежегодно. Столько нужно, чтобы осуществить проект, платить людям зарплату.

«Это такая «минималка», которую сейчас «Гоголь-Центр» получает, — поясняет Серебренников. — У нас самая маленькая дотация, она, кажется, меньше этой суммы.

«А почему три года?» — интересуется прокурор.

«Красивая цифра, — отвечает Серебренников. —  На самом деле, за год не успеть, за два не успеют разобраться, а три года — нормальный срок. Любой спектакль, любой проект — это жизнь, это кровь, это ежедневные дела. Я подумал, ну, хотя бы три года собственной жизни мы на это потратим».

Прокурор Игнатова спрашивает, почему дальше «Платформа» не продолжилась. Серебренников объясняет, что деньги должны были выделяться из бюджета и дальше, но «пришел новый министр культуры, который сказал: «Ваши все эксперименты нам не нужны, и современное искусство нам не нужно. Все ваши эксперименты за свой счет».

«И свернул все проекты, связанные с современным искусством, —продолжает режиссер. —  Поэтому все деньги, которые в бюджете есть на „Платформу“ он (министр Мединский) потом забрал себе куда-то. Куда они там пошли, вы разберитесь, кстати».

Прокурор Игнатова пока с министром Мединским разбираться не хочет, ее интересует, кто конкретно из министерства культуры предложил Серебренникову учредить «Седьмую студию» именно в форме виде АНО (Автономной некоммерческой организации). Серебренников не помнит.

Прокурор роется в бумагах и наконец находит в шпаргалке номера томов из уголовного дела, которые она просит судью огласить. Это выдержки из электронной переписки режиссера Серебренникова с его помощницей Анной Шалашовой.

Судья читает себе под нос, не все удается разобрать, слышны слова «конверты», «евро», «Апфельбаум», «троллит», «зассал».

Адвокат Харитонов просит показать ему том уголовного дела, который читала судья. «У нас должны быть одинаковые материалы дела, — удивляется адвокат. — В тех листах, которые мы фотографировали, таких записей не было». Ни судья, ни прокурор никак не комментируют сомнения адвоката. Прокурор дает Серебренникову том дела с той самой перепиской, и режиссер комментирует каждую запись, ранее озвученную судьей.

Первая запись: «Когда меня в 2012 году назначили руководителем «Гоголь-Центра», я стал создавать новый театр. Софья Михайловна была очень озабочена и даже негодовала, что я брошу «Платформу». Вызвала меня и говорила: «Кирилл, Кирилл, как так?» Я говорил: «Я буду совмещать, просто мне театр интересен, есть люди, которые занимаются «Платформой» и я обязательно буду. Там все налажено». Софья Михайловна давала какие-то комментарии в прессе и недовольно комментировала мое назначение в «Гоголь-центр». Она спрашивала меня, что я буду делать со старой труппой, я хотел всех уволить, но оказалось, что по трудовому кодексу это невозможно.

Вторая запись: (Шалашова) спрашивает, «может ли она заниматься Фондом ГЦ». Речь идет об Анастасии Голуб (директор «Гоголь-Центра» после ухода Алексея Малобродского — «МБХ медиа»), и это уже относится ко времени после «Платформы». Речь идет о том, что мы хотим организовать фонд, как делают многие театры для создания спектаклей. То есть есть фонд поддержки «Табакерки», у МХТ есть. Я увидел такое менеджерское решение у Олега Павловича Табакова. Создается фонд, и по каким-то документам легче выпускать спектакли через фонд, чем через департамент культуры. Вся деятельность людей театра состоит из двух вещей: поиск денег, создание гигантского количества бумажек, которые надо сдавать в разные надзорные ведомства. Это кошмар и ад, театральные деятели на всех совещаниях говорят, что законодательство о театре несовершенно, с ним очень трудно работать".

«Этот разговор состоялся уже после «Платформы»? —уточняет прокурор.

«Да», — подтверждает Серебренников.

Третья запись: Прокурор: «А вот эта фраза: «Сейчас взорвется мозг. Разложила по конвертам».

Серебренников терпеливо объясняет: «Речь идет о том, что мы делали новогодний спонсорский корпоратив для фирмы «Новотек», и надо было расплатиться с артистами, которые в нем принимали участие. И вот Аня раскладывала эти гонорары по конвертам. Там был банкет и прочее. Это мы все делали как спонсорское мероприятие, это не имеет отношение к «Платформе», это «Гоголь-Центр» в декабре 2016 года.

Четвертая запись: «Надо в евро положить» — это про спектакль «Озеро». Это тоже относится к «Гоголь-Центру», это уже после того, как «Платформа» закрылась. Мы обсуждаем, как выпустить спектакль «Озеро» и оставшиеся деньги от спонсорских мероприятий, чтобы инфляция их не сожгла, положить на мой счет в евро. Мы выпускали спектакль через фонд «Гоголь-Центра». Дорогую пленку покупали в Германии, надо было за евро делать".

Пятая запись: «Делаю договор с М.» Речь идет о Майзингире, это касается 2015 года, производство спектакля «Кому на Руси жить хорошо», который мы планировали делать с Ярославским театром, ко-продукцию. Это по разным причинам не состоялось. Директора не смогли договориться, условия ко-продукции в российском законодательстве не прописаны.

Шестая запись: «Мы троллим Стасика»?

Серебренников: «Кто такой Стасик? Я не знаю. Но вот я пишу в ответ: „Ржака“. Мы троллим какого-то Стасика, но я Стасика не знаю. Но это Анна пишет, что они троллят Стасика в ФБ. Там веселая переписка, и мы много шутим. И эта переписка была в ежедневном режиме. Это шутка».

Седьмая запись: «Я говорю: не надо больше звать».

Серебренников поясняет: «Я был раздосадован, что Юрий Константинович не в состоянии найти Масляеву и вытрясти с нее деньги, которые, как я полагаю, она забрала себе. Артиста Майзингера нам не пустили играть из Ярославля, артист Майзингер не дал нам премию на какой-то церемонии, я на него обиделся, мне показалось, что он сливается с проекта Гоголь-Центра.

Восьмая запись: «Реально ссыт, не хочет связываться с «Гоголь-Центром».

Мне казалось, что у Юрия Константиновича в Ярославском театре была эстетика такого государственного державного театра, — комментирует Серебренников, — а «Гоголь-Центр» был овеян скандальной славой «Отморозков» (спектакль по пьесе Прилепина — «МБХ медиа»), и у нас очень размытые эстетики, а Юрий Константинович строил большое державное предприятие и очень сильно дружил с министерством культуры и поэтому ему может быть, как мне казалось, не очень хотелось связываться с нами, потому что у нас была репутация «плохих парней».

Последняя запись: «Позорно просить их, унижаться. Пусть горят в аду!»

«Речь идет о том, что «Платформа» была в плане еще на несколько лет. И вот мы задали вопрос: «А будет «Платформа» дальше продолжаться?» -говорит Серебренников.- А нам в министерстве сказали: «Нет, деньги, выделенные из бюджета, идут на другие проекты, больше этих трех лет «Платформа» продолжаться не будет». Это 2014 год. Все. Финал. И был откат в плане поддержки современного искусства. Я узнал это от Апфельбаум. И мы это комментировали.

Вот я и пишу: «Позорно просить их, унижаться. Пусть горят в аду!»

Какое отношение вся эта переписка имеет к «театральному делу»?

No comment.

Судья объявляет заседание закрытым.