«Сейчас Жене грозит опасность. На ИК-8 работает садист»

09 августа 2018

572

«Сейчас Жене грозит опасность. На ИК-8 работает садист»

СК продолжает расследование уголовного дела об издевательствах над заключенными в ярославской исправительной колонии № 1. По обвинению в пытках заключенного Евгения Макарова обвинения предъявлены 11 сотрудникам колонии. Правда, злоключения самого Макарова продолжаются: его перевели в другую колонию, но и там он угодил в ШИЗО за отказ мыть унитаз по приказу и под видеозапись (что считается унизительным).  

Уральский общественник Евгений Маленкин, сам имеющий тюремный опыт, в Ярославле встретился с бывшим заключенным ИК-1 Русланом Вахаповым, который возглавляет региональное отделение фонда «Русь сидящая». Znak.com публикует запись их беседы. 

— Случай, который произошел с Евгением, тебя удивил? Это исключение из правил или обычная практика? 

— Попадание кадров в сеть является исключением, а сами избиения в колонии — это повседневность. Мне известно о не менее, скажем так, «красочном» избиении еще 10 заключенных. Я либо слышал об этих избиениях, либо знаю из первых уст об этом. 

— Это политика начальника (колонии) такая? Или вообще системы ФСИН в целом? 

— Это в целом система ФСИН так работает. Со слов других осужденных, которые имеют возможность «греть уши» у дверей начальства, это идет от управления (из ГУ ФСИН. — Znak.com). 

— Они, что, звери? Какую цель они преследуют? 

— Это больше к ним вопросы. 

— Какова ситуация в колонии? 

— Ярославль — это провинция. Здесь работают во ФСИН деревенские мужики. Где-то пьяницы, где-то лентяи, где-то неудачники. Личностные отношения в лагерях в целом были спокойные, поэтому здесь никогда не было такого режима, как в Карелии, Красноярске, Омске. Едет ревизор из Москвы — все покрашено, все побелено, все спрятано, а в будни даже где-то какие-то послабления, вольная одежда. 

— На сленге если сказать, «черный ход» (зона, которую контролируют авторитеты. — Znak.com)?  

— Не то что черный ход… ИК-1 она всегда была режимная — то есть соблюдается режим, хоть и не «красная». 

— Есть бараки, где завхозы, есть бараки, где «смотрящие»?

— Она режимная. Соблюдается режим, распорядок дня, но и есть, так скажем, своя жизнь. 

— Вообще про быт колонии что скажешь, есть промзона? 

— Да. Промзона очень хорошая, крупная. По моим данным, приносит порядка шести-семи миллионов рублей в месяц. Изготавливают сетки для камуфляжа военной техники. Я работал в колонии. Сперва поднялся на нерабочий отряд. Потом пошел работать. 

— То есть ты хотел себя просто занять чем-то, так быстрее пролетит время? 

— Да. Меня ребята устроили на хорошее место. Я ткач. Получал хорошо — 30 тыс. рублей. Там вредная работа — со стекловолокном. 

— А Евгений (Макаров) где был? 

— Евгений приехал раньше меня, отряд № 7. Это нерабочий отряд. Порядка 170 человек содержалось в одном здании. В колонии очень много людей содержится, которые либо не умеют работать, либо не понимают, для чего это нужно.

— Как вы с ним познакомились? 

— Я был четыре месяца в БУР (барак усиленного режима). Потом меня перевели на СУС (строгие условия содержания), потому что нашли у меня сим-карту. Потом наш СУС закрыли. Мы познакомились с Женькой. Он сидит с малолетки. Я сам не очень образован, Женька-то совсем необразованный. У нас дружба завязалась. Ну он из малолеток, детвора. 

— Его представляют как злостного нарушителя. 

— Я тоже «злостный нарушитель». Представить можно кого угодно при желании. 

— Расскажи про Евгения? 

— Ну, ему отец нужен с ремнем солдатским. Он упертый, хулиган, но со своими принципами, причем железными. 

— Сами же знаете, когда тебе говорит сотрудник, а когда ты сам берешь и моешь. Сам когда — это нормально. У меня был вымыт унитаз до блеска. А когда под запись и по приказу — это другое, считается унижением… Я сидел в одиночке 93 дня. 

— То есть нарушения сплошные… 

— Да, нарушения. Продукты разворовываются. Сейчас информация приходит, что колония вымогает с осужденных деньги, чтобы ремонтировали отряды. Понимают, что сейчас будет приковано внимание к ней, поэтому надо все сделать красиво и чисто. 

— Читал интервью, что давали пробитую посуду в ШИЗО (на посуде «опущенных» в колониях пробивают дырки. — Znak.com). Такая практика есть?

— На данный момент нету. До этого было, порядка 28–29 лет. 

— А свою посуду ты не можешь взять в ШИЗО? 

— Кроме кружки, не могу ничего взять. Поэтому в ШИЗО ели только кусок хлеба и кружку воды. И якобы об этом никто не знал. Вопрос: куда списывались продукты питания 29 лет? 

— За 29 лет сколько начальников сменилось? 

— Мало. Один начальник, при котором я пришел, это… сейчас вспомню фамилию… Дед, Борода [его звали]… Не помню фамилию. Он сидел 25 лет начальником колонии. (По всей видимости, имеется в виду экс-начальник колонии Валерий Шемягин, занимавший этот пост с 1998 по 2015 год, то есть 17 лет. — Znak.com). У него было все налажено, бизнес шел. Летал на охоту на вертолете, ездил на хорошем джипе, имел снегоход за 30 тыс. долларов, который ремонтировал в колонии. Все было отлажено хорошо. Сейчас начальники меняются, как перчатки, промзона разваливается, не могут выработать нормальную «бизнес-стратегию». 

— Как думаешь, как будет развиваться ситуация вокруг ИК-1? 

— Вот эти 18 задержанных, возможно, пострадают. Я не уверен. Это все делается в угоду журналистам. Это будет показательно. 

— Ты до этого работал, что делал? Чем сейчас занимаешься?

— Я до этого работал в одной из местных организаций, занимались строительством, я занимался снабжением стройматериалами. Также с 1 августа явлюсь главой фонда «Русь сидящая» в Ярославле. 

— Почему ты думаешь, что только 18 человек будут наказаны, но система не изменится? 

— Сейчас произошел некий сбой системы — запись попала наружу. Но ведь эти видеозаписи снимаются для отчета вышестоящему начальству. 

— Евгению сейчас угрожает что-то? Можно ли ему как-то помочь? 

— На данный момент в колонии ИК-8 (где находится Макаров сейчас. — Znak.com) есть сотрудник, который, как говорят заключенные, также неоднократно участвовал в избиениях, получает удовольствие от этого. То есть свой садист. Сейчас он находится при исполнении должностных обязанностей. Поэтому Жене Макарову грозит большая опасность. В два раза большая, чем на ИК-1. Помочь можно так — увезти в другое управление, в другую колонию. В этой одиночке ЕПКТ может зайти любой сотрудник, сделать все что угодно и потом сказать, что это суицид. 

— Обезопасить его можно только контролем ОНК, адвоката? 

— Абсолютно нет. Местная ОНК — бездейственная, безвольная. Приезжают, слушают и уезжают… Сотрясание воздуха.

— А Общественная палата, депутатский корпус? 

— Давайте не будем. О чем тут говорить… 29 лет колония не кушала, голодала. 

— Расскажи о быте колонии, как там, ходят строем? 

— По жилой зоне, если сам пойдешь, может постановление [о нарушении] прилететь. Все зависит от личности. На «локалках» ходит сотрудник, открывает-закрывает. В 2013 году один из сотрудников потерял ключи от всего лагеря. Их нашли осужденные и сняли слепки. И у них были ключи от любой локалки. В СУС в 2016 или 2017 году избивали осужденных, ребята из 7 отряда просто взяли и, использовав эти ключи, зашли в СУС. Спецназ испугался. Продолжения эта история не получила. 

— Пытался ли ты, освободившись, встретиться с руководством колонии?

— Зачем? О чем мне с ними говорить? Некоторые сотрудники вполне человечные, я общаюсь с ними, не скрываю. Но о чем говорить с руководством, которое на протяжении многих лет знало, что тут происходит?