Ничего святого. Как органы опеки торгуют детьми в Екатеринбурге

04 апреля 2018

1134

Ничего святого. Как органы опеки торгуют детьми в Екатеринбурге

В реальности же детские дома переполнены, а приемные родители при попытке забрать ребенка в семью сталкиваются с невероятным отпором со стороны органов опеки. Многих кандидатов отговаривают, часто ссылаясь на то, что ребенок тяжело болен; кому-то угрожают, у кого-то вымогают деньги. Источник разобрался, откуда в детдомах берутся неучтенные системой сироты, почему органы опеки не хотят отдавать детей в приемные семьи и сколько стоит купить ребенка со светлыми глазами и волосами в Екатеринбурге.

«Пусть забирают за 80 тысяч»

Приемные родители неохотно рассказывают, на что им пришлось пойти, чтобы добиться усыновления, и еще реже раскрывают свои имена и фамилии. Многие боятся, что из-за публикации и шумихи с таким трудом выстраданного ребенка заберут и вернут в систему. 

Ирина и Олег согласились поговорить на условиях анонимности. Супруги живут в Москве, в 2016 году они решили, что готовы усыновить ребенка, прошли школу приемных родителей, получили все нужные бумаги и начали поиск. О том, что в Екатеринбурге есть знакомый специалист, который работает в доме ребенка и может подсказать, каких детей реально можно усыновить, Ирине рассказали знакомые.  

Речь идет о детях из дома ребенка в возрасте до четырех лет. Ирина связалась с женщиной, которая сказала, что из уважения к знакомой готова помочь.

Общение с Еленой Геннадьевной Колясниковой (ее официальная должность — юрисконсульт отделения №1 ГКУЗС «Специализированный дом ребенка») сразу вошло в активную фазу. Она начала уверять в том, что в доме малютки находятся в основном тяжелые дети с огромным количеством заболеваний. «Вы ничего не понимаете: вам нужен здоровый ребенок, у меня есть талант, я уникально подбираю детей, поэтому высылайте мне свою фотографию, посмотрим, кого лучше всего к вам отправить», — пересказывает Ирина слова Колясниковой. По мере появления детей юрисконсульт стала отправлять будущим родителям снимки, сопровождая их рассказами о матерях: «Иногда она отправляла сразу двоих — сестер или братьев, напирала на то, что раньше, чем придет очередь, их все равно не отдаст, есть много желающих, но, мол, если это ваш ребенок, то все сложится». 

Отметим, многие из детей — социальные сироты, их фотографий нет в базе на усыновление: они просто не успевали туда попасть, потому что их родители не лишены прав опекунов. Ирина рассказывает, что знала о фиктивности очереди, но супруги решили, что человек на месте и на официальной должности лучше знает правила и может помочь.  

Казалось бы, детей в базах на усыновление на всех должно хватать. Ирина рассказывает, что найти ребенка очень сложно — опека зачастую публикует на сайтах для усыновителей снимки ужасного качества, в базе — минимум информации. Помогают волонтеры, которые делают более подробные профайлы, снимают видео детей в регионах. «Когда звонишь региональным операторам и в опеку на местах, часто они не хотят рассказывать про детей, иногда предоставляют изначально ложную информацию. Когда мы звонили по одному мальчику, нам быстро ответили, что у него гепатит, и положили трубку. Мы перезвонили снова, и тогда сотрудница придумала новую версию: его бабушка забирает», — отмечает Ирина. Проблема в том, что узнать судьбу ребенка можно, только съездив в этот конкретный регион, иногда — по письменному запросу, но не все могут себе это позволить. Детдому, опеке это выгодно. Дети сидят годами. 

Наличие большого количества детей, которых родители отправляют в детдом на временное содержание, Колясникова подтвердила источнику, сказав, что по закону усыновить таких детей нельзя, потому что спустя какое-то время «кровные родители их забирают домой»: «Такой ребенок родительский, в приемную семью его забрать нельзя, но многие родители звонят и упрашивают это сделать. Многие звонят и говорят: давайте мы найдем этих родителей и подумаем, как их лишить родительских прав. Я всегда очень долго разъясняю, что это не входит в мою компетенцию, лишать мы можем, только когда для этого есть достаточные основания. Приходят усыновители, кричат, скандалят, некоторые доведены до отчаяния, ищут-ищут и найти не могут». 

На одном из мальчиков Ирина и Олег решили остановиться. «Елена рассказала жизненную историю ребенка, даже прислала фотографию его мамы. В результате мы спросили, что надо сделать: приехать, что-то подписать? Она сказала: я поговорю с начальником опеки. Спустя несколько дней позвонила и сказала, что глава опеки на вопрос об этом малыше как бы в шутку озвучила цифру — 80». 

Ирина говорит, что от возмущения потеряла дар речи и сказала, что взятка — не их вариант: «Мы с ней распрощались, Елена сказала, что это действительно ужасно, что и сама не стала бы марать руки и нам не советует». По просьбе правозащитников родители согласились поговорить со Следственным комитетом и продолжить общение с вымогателями. Ирина написала юристу, что погорячилась и ребенок ей очень дорог; выразила готовность заплатить, но половину суммы. Стоит ли говорить, что через несколько дней после жалобы в СК юрист пошла на попятную, заявив, что ребенка забирает тетя, а потом написала, что уходит в отпуск. 

Ирина и Олег были готовы довести дело до конца — тем более, после месячного затишья им в телефон снова стали сыпаться детские фото: «Мы готовы были приехать, но звонка от СК с конкретными предложениями так и не последовало».  

Сама Колясникова отвергла в разговоре с источником все обвинения: по ее словам, никаких денег за детей глава районной опеки Болотова у родителей не требовала, «она не тот человек». Юрисконсульт утверждает, что родители просто недовольны работой опеки: «на всех не угодишь, часто бывают конфликты», «родители приходят и говорят — почему везде детей продают и покупают, а я им отвечаю: у нас такого нет».

Схема продажи

Олег объясняет механизм, по которому работают вымогатели: ребенок попадает в дом малютки по заявлению родителей о том, что они отдают его государству на временное содержание из-за трудной жизненной ситуации.Статистика не портится, ребенка не изъяли. Мать обновляет документ раз в полгода, ребенок остается в системе, но ни в какую базу не попадает, устройству в семью не подлежит. Деньги государством на его содержание выделяются. 

«Если на него находятся желающие с деньгами, которые готовы усыновить, то договориться с матерью, чтобы она отказалась от ребенка — не проблема. Пока отказа нет, он не попадает в базу на усыновление. Опека специально задерживает финальные бумаги, пока ищет покупателя», — пояснил Олег. Таким образом и получается, что официально в базе чуть больше 50 тысяч детей, а в реальности — в разы больше. По данным правозащитников, от 50 до 70% детей в сиротских учреждениях находятся по так называемому «заявлению родителей», и это означает, что в базе их тоже не существует. Детдому это выгодно: ребенок может годами сидеть на содержании, получать пособия.

Связь между юристом и опекой проследить несложно, но выяснить, кто из участников купли-продажи является ее инициатором и вдохновителем, почти невозможно. Открыто просить взятку сами чиновники не решаются — за этим и нужен юрист, который «решает вопросы». 

«Елена постоянно давила на нас и запугивала,  — говорят родители. — Она жаловалась, что у нее 600 человек в очереди на усыновление, все хотят здоровых детей, славян, убеждала нас, что надо рассчитывать на свои силы, брать здоровеньких детей. Вот вам здоровенькие — за 80 тысяч. Постоянно подчеркивала: в нашем мальчике нет ни капли черной крови! Ребенка можно забрать в тот же день, это вообще фантастика, все включено — за 80 тыс. руб.».

«Зачем вам этот урод? Берите здоровенького!»

История еще одного усыновления полнее раскрывает методы, которыми пользуются органы опеки Орджоникидзевского района Екатеринбурга. У Валерии Аляпиной девять детей, четверо из них — приемные. Женщине все же удалось забрать в семью ребенка, не нарушив закон. Она рассказала , что в двух домах ребенка, за которые отвечает опека Орджоникидзевского района, дети фактически обречены на медленную смерть. 

Свою дочь Карину Лера забрала из филиала дома ребенка во Вьюхино. Там живут отказные с рождения дети, у них нет родителей. «За три года, что Карина там провела, было огромное количество попыток со стороны усыновителей хотя бы ее увидеть, но ее никому не показывали. В этом детдоме у всех детей инвалидность. Сначала ставят по сердцу, потом переводят в умственную отсталость». 

Лера говорит, что принцип совершения сделок очень прост: усыновитель приезжает за ребенком, часто из другого города, но малыша оказываются показывать под разными предлогами. «Отговаривают и начинают предлагать типа здоровых малышей — кому за деньги, а кому так. Мне предлагали бесплатно, лишь бы я к Карине не попала». По словам Леры, схема отработана, в ней участвуют все, начиная с регионального оператора, который выдает направление на усыновление — но даже с этим документом усыновитель не может попасть в дом ребенка. «Все только через эту юристку, Елену Геннадьевну, только через нее», — заключает Лера.
 
Выяснить судьбу Карины и забрать ее из детдома Лера решила после того, как волонтеры забили тревогу: ребенок находится в базе на усыновление, но всех, кто за ней приезжает, запугивают диагнозами, и люди, даже не видя девочку, пишут отказ. «На тот момент, когда я за ней прилетела, больше ста отказов было по Карине», — вспоминает она. 

Предположения о том, что произошло с ребенком, были самые ужасные — сирота, находящаяся на инвалидности, каждый месяц получает на сберегательный счет пособие, причем немалое. «К 18 годам, если дети доживают, все попадают в неврологический интернат, о свердловском ПНИ много писали — там дети и выпадают из окон, и тонут. Ужасно». Когда Лера впервые связалась с органами опеки и заявила, что хочет забрать Карину, она сразу дала понять, что знает все законы и отказать ей просто так не получится. 

«Я пришла к региональному оператору, они привычно начали перечислять, какие у нее неизлечимые болезни. Отправили меня, конечно, к Елене Геннадьевне Колясниковой. Причем у нее в коридоре меня уже ждала подставная кандидат на усыновление, женщина подготовленная, которая как бы между делом начала мне говорить: «Ой, кошмар. Одних уродов предлагают. Я ездила тут к девочке…»

«Их цыгане нарожают, потом бросают. Наши забирают, а потом обратно присылают — и вы тоже вернете. В общем, не надо вам эту Карину»

При этом свое участие в жизни будущих опекунов Колясникова объясняет искренней заботой о детях, втирается в доверие, просит рассказать о семье, говорит Лера: «Я сначала уши развесила, рассказала, что у меня сыновья, а она мне заявляет: вы не боитесь, что ваших мальчиков посадят за изнасилование? Ваша Карина себе игрушки между ног засовывает…». Главным аргументом юриста, почему Лера не должна забирать Карину, была мнимая «сексуальная озабоченность» девочки. «Я говорю: ей три года, вы просто сумасшедшая! Если ребенок держит руки в трусах, это не значит, что она озабоченная и станет проституткой. Это нарушение привязанности и депривация. Я поражалась: вы работаете в доме ребенка и не знаете таких вещей! А она мне в ответ: их цыгане нарожают, потом бросают, а наши забирают, а потом обратно присылают — и вы тоже вернете. В общем, не надо вам эту Карину». (Колясникова в разговоре с источником утверждает, что ничего подобного не говорила: «У меня у самой ребенок-инвалид, я не могла такое сказать»). 

Визит к начальнице опеки не принес ничего нового, та уже знала ситуацию и сходу запричитала: «Зачем вам этот урод?». По словам Леры, если они и пытались намекнуть на деньги, то быстро поняли, что это бесполезно. Несмотря на ее упорство, на третьи сутки после приезда в Екатеринбург нужного ребенка матери так и не показывали. 

Родители говорят, что, попадая в детдом, все кандидаты в опекуны сначала идут смотреть тяжелых обездвиженных детей. Лере показывали новорожденную Машу, двухлетнюю Олю. В столе у юриста Колясниковой лежит огромная пачка книжек — историй болезни. Многие сироты находятся на инвалидности с рождения, но основания для этого статуса выглядят сомнительно. Например, у маленькой Оли по документам порок сердца с рождения, и это вызывало вопросы к органам опеки: почему не была проведена операция по его устранению? В разговоре с источником Колясникова все отрицает: «В детском доме очень много детей с пороком сердца, государство дает медицинское обеспечение, операции всем детям, кому это необходимо, делаются. Вся высокотехнологичная помощь, детей мы вывозим в Москву, делаем операции, никому из наших детей государство не отказало, делается все. Мы сейчас продвигаем инвалидов». 

Собственно, и Карина была «сердечницей», и ей была сделана операция, рассказывает Лера. Но сделана очень грубо: грудную клетку буквально разрезали пополам, что позже удивило московских врачей из Центра им. Бакулева. Теперь Лера даже сомневается: а был ли вообще этот порок сердца? Или смысл операции состоял в том, чтобы оформить ребенку инвалидность? 

В конечном счете увидеть Карину и потом забрать ее Лере удалось только после вмешательства мэра города Евгения Ройзмана. «Дом ребенка Вьюхино находится за чертой города, там очень много детей, но туда не попасть, — говорит Лера. — Забор каменный, охранник, когда я показала ему направление, ответил: „Пока юрист добро не даст, мы вас не пропустим“».  В здании, где живут дети, по словам редких посетителей, царит могильная тишина. В конечном счете ребенка увидеть удалось после звонка мэра. Лера считает, что в этот момент Карина находилась под действием психотропных веществ: «Когда мы прилетели домой, девочка неделю не спала. Как у наркоманов ломки,  такие же были у ребенка». 

«Усыновители недовольны, потому что нет открытости системы, прозрачности, — отвечает Колясникова в разговоре с источником. — Приходят люди и говорят: покажите всех детей, которые у вас есть. Покажите мне того мальчика или девочку, которого мы видели, но я отказываю, потому что могу дать ребенка только по направлению. У нас забор открытый, мы ничего не скрываем. Родители видели, как они гуляли — такие хорошие в комбинезончиках. Я им отвечаю: вы поймите, у нас почти половина — дети родительские, их взять нельзя». 

После переезда из Екатеринбурга в семью Леры Карина три года не принимала твердую пищу, могла есть только из бутылочки. В детском доме, откуда ее забрали, с детьми никто не занимается, целыми днями они сидят в кроватках. За первый год в семье Карина выросла, набрала вес — поправилась с 8,5 кг до 13 кг. 

По мнению Леры, все звенья работают в сцепке с начальницей опеки: «Когда я забрала Карину, мы поехали туда документы получать. Начальница опеки, Болотова, выходит и спрашивает: „А это кто?“ Я говорю: „А это Карина, овощ лежачий, извращенка!“. А девочка моя ходила, хотя мне говорили, что она вообще лежит». Лера Аляпина уверена, что опеке в лице Болотовой в принципе про детей ничего не известно, всю информацию она получает от своей подельницы, которая сидит на телефоне и распоряжается детьми. 

Лера уверена: детей не отдают в семьи, чтобы получить доступ к их счетам. «Эти дети в 18 лет получают жилье, у них полные денег книжки. Вы только себе представьте, сколько накапливается денег! Могу судить по Карине: я забрала ее в три года, и у нее на счету было и есть 385 тыс. руб. Соответственно, к четырем годам это полмиллиона, представьте теперь, сколько к 18 годам? Эти деньги кем-то обналичиваются. Если ребенок — уже „овощ“, к совершеннолетию его отправляют в дом престарелых, где он доживает. Получается, у него есть квартира, деньги... А у Колясниковой таких книжек — целая пачка». По словам Леры, Карине повезло, ведь ее мама была готова идти до конца, а большинство родителей, которых заставляют неделями ждать встречи с ребенком в чужом городе, отчаиваются и уезжают.
Все это звучит как теория заговора, но удалось найти бывшего сотрудника опеки из Екатеринбурга, подтвердившего самые мрачные опасения.

Как обналичить деньги сирот

Дмитрий (имя изменено) работал в органах опеки Екатеринбурга до декабря 2014 года, занимал должность главного специалиста. В его обязанности входила работа с неблагополучными семьями: Дмитрий представлял интересы детей в уголовных делах, включая случаи насилия и педофилии, по всем делам он работал со Следственным комитетом. 

За время работы ему удалось добыть доказательства множества нарушений со стороны органов опеки, однако до прокуратуры довести дело ни разу не удалось: зачастую опекуны боятся обращаться с обвинениями, особенно после случая Юлии Савиновских, из семьи которой забрали двух приемных детей после того, как она удалила себе грудь. «Когда над ней так откровенно расправились у всех на виду, мне сразу стали говорить: посмотри, что с человеком сотворили, куда я пойду», — рассказал Дмитрий. 

Он подтверждает, что в период его работы опека осуществляла «коммерческое» устройство в семью, часто специалисты разделяют братьев и сестер. «Если ребенок темненький, то он особой цены не имеет, его отдают в какие-то приемные семьи, у которых нет денег, бесплатно. Однако если ребенок — славянин, особенно с зелеными глазами, он попадает к родителям, способным „поблагодарить“ специалиста. 

Хороший цвет кожи, цвет глаз, — ушел в семью побогаче». По словам Дмитрия, «благодарность» была различная, но сведений о конкретных суммах у него нет, сама проблема разделения родных братьев и сестер никого не волнует, а составить документ, объясняющий необходимость такой разлуки, для опеки не составляет труда.

«Темненьких отдают бесплатно, а славян со светлой кожей и глазами пристраивают в семьи побогаче»

Дмитрий рассказал , что его коллеги участвовали и в незаконном снятии денег со сберегательных счетов детей, договаривались с матерями или подделывали согласие на управление деньгами ребенка со стороны отца, который если и существовал, то ничего не знал об этих махинациях. «С квартирами та же история: их продавали по документам „отца“ или „матери“, и никому обманутые дети не интересны, ведь никто не проверяет эти сделки». 

Одной из обязанностей Дмитрия было опекать детей-сирот в возрасте от 16 до 23 лет: «Я давал им советы, подсказывал, порой заменял им одного из родителей, они приходили и могли попросить любую помощь. До 2014 года у всех был мой сотовый телефон абсолютно, они мне и в 3, и в 4 утра звонили, и я вытаскивал их из всех неприятностей — они и попадали в аварии, и машины угоняли». 

Но за последние годы сам институт опеки в Екатеринбурге в корне видоизменился. Недавно Министерство социальной политики отдало полномочия центрам помощи. «Специалисты центра помощи семьи и детям — это не специалисты опеки, они не знакомы с законодательством, кроме того, у них очень низкие зарплаты и мотивация, — говорит бывший работник опеки. — Они должны руководствоваться интересами ребенка, но им на детей совершенно наплевать. Как в случае с Савиновских: был нарушен закон, ведь ее семья ни разу не была на комиссии по делам несовершеннолетних».