Латвии настало время открыть «мешки» КГБ (Часть седьмая: «Ещё немного информации о псевдонимах и вербовке с использованием компромата»

24 февраля 2018

2704

Латвии настало время открыть «мешки» КГБ (Часть седьмая: «Ещё немного информации о псевдонимах и вербовке с использованием компромата»

В силу того обстоятельства, что после того как мне пришлось перевестись из 3-го отдела в «двойку», во 2-ой отдел КГБ, занимавшийся «контрразведывательным противодействием спецслужбам враждебных государств», попал я там в так называемое «американское отделение». В прямые задачи оперативных сотрудников которого входила как раз агентурно-оперативная работа в направлении вскрытия «коварных» устремлений спецслужб США и Канады, а также осуществление полного спектра контрразведывательных мер в этой области. В последней связи, буду говорить здесь об американских «коллегах», о них «родимых».

Итак, начав работать во 2-м отделе КГБ Латвии, под непосредственным руководством тогдашнего шефа – Владимира Комогорцева, мне там достался участок работы на котором, в соответствии с должностными обязанностями, предписывалось заниматься таким видом неблагодарной деятельности, которая в «конторе» называлась «активные контрразведывательные мероприятия за рубежом». Что эта за «хрень», как выяснилось уже по ходу дела, в латвийской «конторе» в то время никто чёткого понятия не имел. Вернее имел, но в силу особой трудоёмкости и кропотливости работы, которую требовал обозначенный участок работы, а также кучи всяческих «санкций», которые нужно было получить из московского центра, делать эту муторную работу должным образом в ту пору в местном КГБ желающих не было. Почему? По той лишь простой причине, что такая деятельность была сопряжена с анализом огромного объёма оперативных сведений, их интерпретацию и использование в выгодном для той или иной ситуации плане, а также целая куча мыслительного процесса. Почти как в шахматах которые, откровенно сознаюсь, никогда терпеть не мог.

Видимо, именно в силу обозначенных обстоятельств «пахавший» прежде на этом участке Виктор Гошев (к тому времени подавшийся на повышение в считавшийся более «престижным» 1-й отдел – внешнюю разведку «конторы») оставил мне «в наследство» всякий малопригодный для работы хлам. Как-то совершенно бесперспективное «дело оперативной проверки» под кодовой кличкой “Пилат” с такой немудрёной «окраской» как «измена родине в форме шпионажа», заведённого Гошевым буквально накануне своего перевода, на скандально известного латвийского журналиста Владлена Дозорцева. А также ещё более тухлое «дело оперативной разработки» под кодовой кличкой “Маг” на подозревавшегося в двурушничестве и предательстве (в том, что был якобы перевербован американскими «товарищами») агента органов КГБ под псевдонимом “Онтарио” – Мартиньша Мекшса.

В качестве иллюстрации прилагаю фотографию из своего личного архива. На ней – “Онтарио” (слева). Как оказалось, он находился в достаточно тесных приятельских отношениях с таким «тихим» американцем, как Ольгерт-Валдис Павловскис, хотя всячески пытался скрыть от «конторы» эти свои связи.

Сам же Павловскис проходил по совершенно секретным ориентировкам как ВГУ, так и внешней разведки, ПГУ, как «установленный агент-вербовщик» американского ЦРУ. Что, впрочем, нисколько не мешало ему «косить» под «крутого» бизнесмена, который во время своих периодических вояжей в Латвию имел даже контакты с таким поистине легендарным предпринимателем, каковым уже даже в конце 80-х считался неформальный руководитель одиозно известного в республике (и не только) Концерна “Pardaugava” Владимир Лесков (о чём, в частности, свидетельствовали и файлы, хранившиеся в основном компьютере в головном офисе “Pardaugava” в Риге).

Тем не менее, выбирать с участком работы во 2-м отделе мне не приходилось, так как уходил я из «тройки» КГБ с понижением в должности в силу того, что с определённых пор у меня сложились по-настоящему «антогонистические» взаимоотношения с руководством 3-го отдела «конторы». В чём заключался этот «напряг», это отдельная история, тем не менее, обозначу лишь что терпеть ненавижу когда люди, облечённые властью пытаются использовать эту власть в личных меркантильных интересах, да ещё прикрываясь при этом «государственными интересами». Потому как открылось, что вся работа и карьерный рост в 3-ем отделе был построен и определялся по принципу кумовства, протекционизма и коррупции. Согласен, это кажется почти фантастичным и неправдоподобным, что подобное могло твориться в подразделении «конторы», которое затем было преобразовано в такой отдел, который назывался Отдел по борьбе с организованной преступностью.

Тем не менее, чтобы дальше сильно не заворачиваться на мудрёные темы, работа на должности куда меня сначала занесло трудиться во 2-й отдел КГБ Латвии, курировалась таким весьма «конкретным» отделом во Втором «главке» (Второе Главное Управление, ВГУ – главный контрразведывательный орган во всём бывшем «совке» в рамках центрального аппарата КГБ), который назывался 14-й отдел ВГУ (не путать с 13-м «смежным» отделом, профи из которого в прежние десятилетия занимались таким «благородным» делом, как попросту «мочили» неугодных, причём не только за рубежом, но и в самом «совке» - опять-таки, в подобное верится с трудом, тем не менее это – факт). Название этого 14-го отдела ВГУ расшифровывалось практически точно также как и моя должность во 2-м «цехе» латвийской «конторы» - «активные контрразведывательные мероприятия за рубежом». Как открылось, данное подразделение, по сути, практически дублировало «смежную» структуру в главном органе советской разведки, ПГУ, которое называлось Управление «К» (также – «активные контрразведывательные мероприятия», но только осуществляемые с позиций внешней разведки). В силу данного обстоятельства, зачастую у 14-го отдела ВГУ были одни и те же «объекты» разработок из числа иностранцев, что и у Управления «К» первого «главка». И, как следствие, порой и агентура задействованная в обозначенных «активных контрразведывательных мероприятиях» была одна и та же.

Что скрывалось за этими мудрёными словами - «активные контрразведывательные мероприятия за рубежом»? К таким «мероприятиям» было принято относить, в первую очередь, так называемые «шпионские игры». Или, ежели чуть-чуть по-иному, так называемые операции по «подставе» секретных информаторов, целенаправленно внедряемых либо в агентурный аппарат спецслужб противника («агентурное проникновение»), либо операции по внедрению непосредственно оперативных сотрудников внутрь спецслужб главного противника (например, действующих под личиной «предателя», или же под видом «перебежчика», «политического беженца», либо лица, ищущего защиту от каких-либо «уголовных преследований», и тому подобное), либо операции по доведению до спецслужб-«оппонентов» заведомо ложных сведений – так называемые «операции стратегического дезинформирования», а также операции по вербовке кадровых сотрудников спецслужб противника и перевербовка установленных агентов всё тех же спецслужб противника (вербовка так называемых «двойных» агентов, а также, в особо исключительных ситуациях, и «тройных» агентов).

Случилось так, что практически с самого момента как только стал работать во 2-м отделе «конторы», мне посчастливилось провернуть одну достаточно примитивную комбинацию, результатом которой явилось то, что один мой секретный информатор под псевдонимом “Феликс”, действовавший как «инициативник», якобы в обмен на безбедную жизнь за бугром, был готов «вломить с потрохами» всех и вся, а также сдать всю ту секретную информацию, к которой он был допущен в силу занимаемой должности старшего опера уголовного розыска города Риги. Так вот, после того как хваткие ребятки из ЦРУ (последнее было достоверно установлено и проверено, что это были именно они – «соколики») пообщались с моим «залётным» агентом, специально «запущенным» к американцам в качестве своеобразной «торпеды», они прямо-таки поначалу обалдели от всего того информационного вала, который посыпался на них от моего «полосатика» с самого начала. В связи с чем, могу предположить, никто в ЦРУ тогда не усомнился в том, что явившийся к ним «сдаваться» сотрудник латвийской милиции мог быть «подставой» КГБ. Результом такого обращения к американцам явилась вербовка моего секретного информатора, осуществлённая по «единомоментному» принципу, только на этот раз, уже в «стройные ряды» тайных информаторов ЦРУ. Такая нехитрая комбинация называлась «подставой», или же, на оперативном языке КГБ – «агентурное проникновение в агентурный аппарат спецслужб противника», что всегда расценивалось своего рода «высшим пилотажем» в рамках самой «конторы».

Так вот оказалось, что в качестве этакого своеобразного «пароля» ЦРУ сразу же присвоило моему «вновь завербованному» ими агенту «кодовое имя» - псевдоним “1140 (eleven-four-zero) Mister Olafson”, а также предоставили ему для круглосуточной «экстренной» связи номер «безобидного» телефона, числящийся установленным где-то в телефонной будке в Алабаме (Alabama), но хитро скоммутированный прямиком на штаб-квартиру Управления операций (Directorate of Operations, также известный прежде как Clandestine Service).

Может возникнуть вопрос, а для чего я с таким занудством описывал всё это? Всего лишь для того, чтобы на данном примере продемонстрировать, что как оказалось, не только в «конторе», но и основная противоборствующая сторона – ЦРУ именовали / «классифицировали» своих секретных информаторов по весьма схожему принципу, также присваивая им оперативные «позывные» – псевдонимы. С одной лишь разницей, что наряду с самим кодовым именем, псевдоним также содержал и некие идентификационные цифры. Таким образом, в отличие от «конторы», где было принято называть своим «стукачей» именами – фамилиями, американские спецслужбы, ЦРУ, в частности, предпочитали обозначать свою секретную агентуру своеобразным «коктейлем», в котором, наряду с именем, ещё также находилась и специально выбранная комбинация цифр. Следующим «контрастом» в агентурно-оперативной деятельности ЦРУ с их негласными информаторами оказалось и то, что псевдоним они своим вновь завербованным агентам присваивали сами, в отличие от «конторы».

Да, чтобы завершить с описанием этой части, позволю лишь дополнить, что человеком кто изначально «санкционировал» и лично поучаствовал в «успешно закреплённой» вербовке так незамысловато подставленного американцам «двойного» агента органов КГБ был такой всемирно-признанный специалист в области агентурного проникновения и перевербовки агентов чужих спецслужб, каким считается некий John Sipher, кто действительно (в соответствии с его профайлом, доступным на Linkedin, активно трудился как раз в Directorate of Operations, позже преобразованный в National Clandestine Service CIA: “Active Measures. Revealed: The Secret KGB Manual for Recruiting Spies. The document from the Cold War. But the material it teaches is still being used today by Vladimir Putin’s clandestine cadres” .

В заключение хочу лишь иронично заметить, что заглотили мою «подставу» ЦРУ-шники с таким «свистом» и «аппетитом», что в течении последующих почти 10-ти лет так и не смогли разгрести весь тот огромный дезинформационный ком, который сваливался на их головы, напрочь блокируя компьютерные «модели» которые, как оказалось, у ЦРУ разработаны применительно к различными жизненным ситуациям.

Теперь, если вернуться обратно к основной теме нашего повествования и немного вновь углубиться в описание методов вербовки и, в особенности, остановиться на случае, когда человек, который был изначально якобы против того, чтобы предоставлять КГБ вообще какие-либо письменные материалы, но при этом был вроде бы и не против негласно сотрудничать с «конторой» на постоянной основе, то даже и в таких «клинических» случаях индивидума можно было завербовать. Хотя, в подобных ситуациях, нужно было по-настоящему поизголяться. Такого человека можно было перехитрить. Как? Сначала «кандидату на В», как будто бы «по-дружески», просили просто собственноручно написать свою собственную автобиографию. Причём, по возможности, в мельчайших деталях и подробностях. Как показывает практика люди, по обыкновению, воспринимали такие «невинные» просьбы достаточно нейтрально. Да и какой повод отказываться, если в той или иной ситуации сотрудник «органов» (зачастую такое делалось от имени органов МВД, либо «официального» работника отдела кадров), просто предлагал изложить сведения личного характера? Тем более, что человека просили написать повествование о себе самом, да и ко всему прочему, не требовали даже никак подписывать такой документ – ни подписи, ни даты. Некоторое время спустя, на очередной встрече, например, «кандидату на В» можно было предложить составить какой-либо краткий рукописный «отчёт», касающийся непосредственных прямых должностных обязанностей этого лица на его/её работе – службе. Конечно, с сотрудниками МВД – УИТУ подобные трюки не прокатывали – в обозначенных структурах трудились люди хватки, прекрасно всё знающие и понимающие формы и методы агентурно-оперативной работы не понаслышке, но описываемый способ к ним отношения не имеет (хотя, опять-таки, отчасти). Потому как, ещё до своего перевода во 2-ой отдел «конторы», прежде работая в должности старшего опера 3-его отдела, в тот недолгий отрезок времени, что мне довелось в оперативном плане «курировать» курсантский состав Рижской средней специальной школы милиции (РССШМ), как раз используя подобный способ, мне удалось навербовать себе немало агентуры из числа курсантов РССШМ. Всё что для этого требовалось, это форма сотрудника милиции и соответствующее удостоверение личности отдела кадров МВД ЛССР (которые у меня также имелись, как этакий атрибут «оперативного прикрытия»), а также служебный кабинет – либо в самой РССШМ, либо в здании Рижского Управления внутренних дел. Остальное, в смысле, сам процесс вербовки, было делом техники и потраченного времени. Потому как вербовались курсанты «со свистом», используя обозначенный метод, за один день можно не непрягаясь завербовать 2-3 агента. Это при том, что в «конторе», как в любом «образцовом» пережитке «совковой» бюрократии, помимо всего прочего, ещё существовал и такой «показатель» в «эффективности» оперативной работы, как «план по вербовкам». Так как не секрет, что даже в конце 80-х, в самый что ни на есть, «расцвет перекройки» и «великих социальных преобразований», в КГБ каждому рядовому оперативному сотруднику надлежало завербовать в год не меньше 6-ти агентов.

Затем, вербовка будущего секретного информатора могла считаться успешно проведённой в случае, если у вербуемого находились какие-либо, пусть даже самые несущественные, «грешки» - а как известно, безгрешных людей на свете практически не существует. Большой удачей считалось, когда у вербуемого обнаруживались какие-либо неслужебные связи (родственные, либо дружеские) за границей, в особенности, в Западных странах. При таком раскладе, например, если таковые открывались у работников режимных предприятий, сотрудников системы МВД – УИТУ, а также у офицеров и служащих воинских частей, то этот, в действительности, вовсе несущественный «компромат» мог быть использован в качестве того «стимулирующего» фактора, который мог сподвигнуть даже самого несговорчивого индивидуала пересмотреть своё прежнее «опрометчивое» решение и начать оказывать негласную помощь органам КГБ на постоянной и «добровольной» основе.

Если же человек был «кристально» честен (хотя затем такой индивидум «конторе», за которым не водится никаких прегрешений, никаких зацепок, никаких слабых мест?) однако, в силу тех или иных обстоятельств либо дела, или же какой-то конкретной оперативной ситуации, всё-таки представлял особый интерес для органов КГБ как потенциальный негласный информатор на постоянной основе – как будущий агент, даже и такую «святую» личность можно было сподвигнуть принять положительное предложение о секретном сотрудничестве с «конторой». Вот как раз здесь-то могли пригодиться все те вроде бы совершенно безобидные бумажки (автобиография, служебный отчёт, и прочие в общем-то никому ненужные материалы), которые вербуемый сочинял на предыдущих встречах с опером. В подобной ситуации, уже непосредственно в ходе вербовочной беседы, оперработник КГБ, натурально блефуя, мог разъяснить своему «подопечному», что он/она уже фактически оказывает негласную помощь «конторе» на постоянной основе. В качестве «приземляющего» момента и срабатывали все те невинные бумажки, касающиеся личной жизни «кандидата на В», которые вербуемый прежде имел глупость по-неосмотрительности предоставить оперу. Потому как лицу просто «на пальцах» доступным языком разъясняли, что он/она и так уже достаточно продолжительное время фактически оказывает секретное содействие «конторе». В последнем случае и независимо от того, был человек согласен или же против, всё это уже никак ни влияло на конечный результат. Потому как, даже если вербуемый всё ещё продолжал кобениться, то ему можно было в лоб растолковать, что он/она и так уже вовсю «работает» на «контору». Ну, а если человек и затем уж продолжал «тупить», то такому несговорчивому индивидуалу можно было устроить «показательную порку», натурально «слив» инфомацию тем лицам, кого вербуемый считал либо своими близкими друзьями-приятелями, либо близкими коллегами по работе. Смею авторитетно заверить, что подобные действия всегда достигали желаемого результата.

В тех случаях же, когда за тем или иным субъетом водились какие-то серьёзные прегрешения (например, когда человек являлся фигурантом какого-либо уголовно-наказумого деяния, или когда индивидуал попадал в поле зрения «конторы» как лицо, в отношении которого КГБ было осуществлено так называемое «профилактическое мероприятие», либо если против человека имелся какой-либо иной «тяжёлый компромат»), тогда вербовка могла была произведена по методу, который назывался «с использованием компрматериалов».

Сразу же поясню, что следовало понимать под термином «профилактическое мероприятие». В тех случаях, когда тот или иной человек попадал в негласное поле зрения «конторы», относящееся к непосредственной компетенции КГБ (как-то, незаконные вынос и хранение служебных секретных материалов по месту жительства, иные нарушения режима секретности и/или ведения делопроизводства, валютные операции в незначительных размерах, нарушение правил перехода государственной границы, и т.д., и т.п.), не всегда такое лицо подлежало уголовной ответственности. В подобных ситуациях человека, по обыкновению, «профилактировали», а именно, проводили соответствующую душеспасительную беседу от имени «конторы» с вынесением профилактируемому лицу официального предостережения, в котором, в частности указывалось, что в случае, если индивидуал не прекратит вменяемой ему противоправной деятельности, последнее неизбежно приведёт к возбуждению уголовного дела, относящегося к прямой компетенции органов КГБ. Итогом такого «мероприятия», в подавляющем большинстве случаев, являлась вербовка лица в «стройные ряды бойцов невидимого фронта конторы».

Теперь позволю себе привести пару примеров вербовки лиц с использованием «компрматериалов». Одним из таких случаев является история, описанная в одной из книг-мемуаров бывшего главы Второго Главного Управления (ВГУ) генерал-лейтенанта КГБ Вячеслава Шебаршина, под заголовком “Под колпаком контрразведки. Тайная подоплека перестройки”. Там, среди прочих, упоминается некое уголовное дело, которое велось в КГБ ЛССР в 1988-1989 годах. В нём фигуровала некая «глубоко законспирированная группа», которая называлась “Slepenais Dienests” (“SD”), в непосредственные задачи членов которой входила многоплановая «борьба с ненавистным советским строем», в том числе и глубоко законспирированная шпионская деятельность в пользу разведок стран «главного противника» (или, согласно официальной «окраски» - «измена родине в форме шпионажа»). По этому делу, одним из инициаторов создания “SD” являлся руководитель департамента информации латвийского Клуба защиты среды Янис Л. Ещё одним участником указанного «формирования» был Роберт К.. В одной «команде» с ними проходил ряд персон, а именно: Канта, Кокиньш, Муциниекс, Хиршонсонс. Там же подвизалась и занимавшая в те годы должность начальника информационного отдела Народного фронта Латвии Анда Анспака. Последняя, к слову, дочь одного из шефов 1-го отдела (внешней разведки) КГБ ЛССР Роберта Анспака, помимо всего прочего, являлась одним из многих уже активно работавших секретных информаторов КГБ, внедрённых «конторой» в названную «супер-тайную» организацию.

Чтобы не прослыть голословным относительно вскрытой деятельности “SD”, то как показали в ходе следствия по возбужденному уголовному делу сами участники названного «формирования», вся та «подпольная деятельность» группы, возглавляемой Лагздиньшем, Климовичем и их ближайшими «сподвижниками» - Муцениексом, Хиршонсом и Канта, была направлена: “на создание подпольной вооружённой организации, ставящей своей целью ведение в Латвии, в случае возникновения кризисной ситуации, партизанской войны, направленной на свержение существующего строя вооружённым путём. Под этим имелось в виду: создание конспиративных звеньев, их вооружение, физическая и специальная подготовка, обеспечение средствами связи, организация экономической деятельности, финансового обеспечения созданной организации.” Далее, как показал уже непосредственно в ходе личного допроса Канта: “Связь с иностранной разведкой, как говорил Муцениекс, была необходима для того, чтобы от неё можно было получить оружие, взрывчатые вещества, шприцы и специальные медикаменты, которые можно было бы использовать для насильственного получения информации от интересующих его лиц (от сотрудников КГБ, военнослужащих и лиц, подозреваемых в оказании помощи КГБ”. Из дальнейших подробных пояснений Лагздиньша усматривалось, что: “В списке (для передачи его Юрису Каже, гражданину США, проживавшему в Швеции и являвшемуся установленным кадровым разведчиком ЦРУ), написанной моей рукой, были перечислены следующие вещи: новейшие «догадки» по конспирации работы спецслужб; разные варианты и возможности тайнописи и шифровки; специальная записывающая и подслушивающая аппаратура; микрофотоплёнки и химикаты для проявления; баллончики со слезоточивым и др. газами; приспособления для пиротехники и инструкции по изготовлению взрывчатых веществ для использования их в случае изменений в СССР”. Судя по протоколам допросов, в задачи создаваемой агентурной сети “SD” входило: “сбор информации о процессах в территориальных неформальных организациях с целью обеспечения безопасности и выявления лиц, оказывающих помощь КГБ; добывание информации о войсковых частях и военных объектах, расположенных на территории Латвии, в местах и дислокации, назначении, вооружении, системы караулов и охраны, численности контингентов; сбор информации о сотрудниках и действиях КГБ Латвийской ССР; сбор информации о работниках совпартактива всех звеньев, сбор компрометирующих материалов на этих лиц. Эти задачи ставились с целью создания информационного банка для разработки планов политических и возможных военных действий по нейтрализации отдельных войсковых частей и лиц потенциального противника на случай вооружённого захвата власти в кризисной ситуации.”

Так вот, когда вся деятельность «глубоко законспирированной структуры» - “SD” была установлена, вскрыта и задокументирована, пришёл черёд реализации не только материалов уголовного дела, но и всего того вороха оперативной информации, накопленной «конторой» за время работы по этому (и не только по нему) делу оперативной разработки. Что случилось с основными фигурантами? Да, по большому счёту, ничего страшного. Несмотря на серьёзность ими уже содеянного и запланированных «акций» вплоть до «физической ликвидации», помимо того, что всех «действующих лиц» слегка пожурили (большинство, просто «профилактировали»), всех их «по-тихому» (во всяком случае, так тогда казалось, завербовали в качестве негласных информаторов на постоянной основе. Причём, в данном случае, вербовка всех основных фигурантов была проведена исключительно «с использованием компрматериалов» - по такой простой причине, что все эти «непримиримые борцы» за государственную независимость Латвии по самые нехочу замарали себя в такой «невинной» деятельности, как шпионаж в пользу спецслужб «коварных вражеских» государств (но об этом более подробно несколько позже, если до этой темы вообще когда-либо дойдёт дело – случилось так, что как раз мне довелось отрабатывать некоторых из «объектов» из числа иностранных граждан в обозначенной разработке в плане изобличения подрывной активности Западных разведок).

Чтобы не быть голословным, ряды секретных агентов КГБ тогда пополнили не только Роберт Климович, но и самый ярый «руководитель» тайной «организации» “SD” Янис Лагздиньш в одночасье из главного фигуранта – обвиняемого превратившийся в секретного агента «конторы» под псевдонимом “Джокер”. Причём, оперативник «конторы», кто лично вербовал “Джокера” и кто прежде разрабатывал его группу, Александр Щегульный (считавшийся «главным разработчиком шпионов» во всём латвийском КГБ), делясь как-то откровенно поведал, что «нормальные деловые отношения» с его вновь испечённым информатором у него слоджились как раз во время допросов и прочих «профилактических» бесед, состоявшихся в стенах здания КГБ, пока длилось уголовное расследование и Лагздиньш томился в застенках столь якобы ненавистной им «конторы». Следует также заметить, что с учётом того обстоятельства, что дело с вербовкой “Джокера” имело место быть в самом конце 1990 – начале 1991 года, Щегульный никак официально не оформлял вербовку этого своего агента, несмотря на то, что от него была получена соответствующая «подписка», которая «официально закрепляла» факт того, что Лагздиньш дал «добровольное согласие» на негласное сотрудничество с КГБ на постоянной основе. Надеюсь понятно, по этим же причинам никакой отчётной документации о факте вербовки не предоставлялось и в «учётную группу» 10-го отдела КГБ, регистрировавшую всех вновь завербованных секретных информаторов.

И совсем уж в качестве завершения данного, порядком затянувшегося эпизода, штрихами опишу в какой нескрываемой панике метался по зданию латвийского КГБ сам вербовщик – Щегульный, уже после пресловутого августовского путча, когда все те материалы дела оперативной разработки на Лагздиньша и Ко, которые до последнего времени продолжали находиться на хранении в личном сейфе «главного разработчика конторы». Дело в том, что предвидя скорую передачу здания «новым властям», в последние дни августа 1991-го года во всех кабинетах и, особенно, печах, находившихся в подвале, усиленно жгли документы – прямо-таки сотнями килограмм ежедневно. Материалов было столько что не только печи, но все имевшиеся шредеры напрочь забились. Пришлось вывозить секретную и совершенно секретную документацию, предназначавшуюся для уничтожения, на территорию особых отделов – как вооруженных сил, так и пограничников. В отличие от головного здания КГБ, туда «новые власти» доступа не имели и, поэтому, эти места считались безопасными.

Так вот, отправив с одним из своих молодых подчинённых, Владимиром Виноградовым, все материалы разработки дела оперативной разработки Лагздиньша и Ко, Щегульный от невероятного нервного «передоза» и будучи в полном неведении на счёт того, что случилось с отправленными им на уничтожение материалами, почти «натурально» прямо-таки «щипал» себе «волосики на заднице», причитая при этом: “Да ты не понимаешь!!! В этом же деле я, я, и только я – душитель и главный враг «кристально чистых» борцов латышского народа! Ведь если же эти документы не будут уничтожены и попадут к ним в руки, то мне тогда придёт настоящий пипец! Да, и некоторые из «людишек», кого мы «прихватили» и «оприходовали» (следует читать – завербовали) засветятся. Так как всплывут все те «пикантные» подробности как всех их вербанули!” В общем, со слов всё того же Щегульного получалось, что не только «Робчик» Климович и Янис Лагздиньш стали негласными «помощниками» органов КГБ, но и, фактически, почти все члены группы “SD” являлись «неоформленными» агентами «конторы». Я уж не говорю здесь о таких уже прежде являвшихся секретными информаторами КГБ Латвии, какими по-настоящему были Анда Анспака и иже с ней ряд тогдашних руководителей Народного фронта Латвии, включая сюда Ивара Годманиса, Яниса Юркенса, и прочих. Все те, кто по самые «уши» засветились и лично поучавствовали в оперативной разработке, которую вел Щегульный.

Между тем, ещё одним примером на обозначенную же тему может служить и история с вербовкой (и снова, «неоформленная»), осуществлённой с использованием не только материалов компрометирующего характера, но и всей ситуации, которым более подходит такое понятие, как открытая конфронтация и нескрываемое чувство ненависти. Речь, в данном случае, пойдёт об иностранце. Который, по стечению обстоятельств, также имел самое непосредственное отношение к «деятельности» всё той же тайной группы “SD” и опосредованной связи лиц, в неё входящих, с неформальными лидерами Народного фронта Латвии. В рамках всё того же дела оперативной разработки группы Лагздиньша и Ко, в поле зрения «конторы» на одном этапе попал ряд иностранных эмиссаров, которые с регулярным постоянством стали наезжать с «деловыми» и «консультационными» визитами в тогда всё ещё считавшуюся «советской» Латвию. Дело было в 1989 – 1991 годах, когда в Риге появлялись, зачастую сменяя друг друга, по принципу ротации, такие именитые лица как Гунарс Мейеровицс, Юрис Кажа, Валдис-Ольгерт Павловскис, Эгилс Левитс и Янис Ритенис. Хотелось бы сразу заметить, что все, без исключения, названные господа, в соответствии с предварительно предоставленными московским центром «оперативными ориентировками», изначально считались либо «установленными кадровыми сотрудниками» американского ЦРУ, либо «агентами-вербовщиками», опять-таки всё того же ЦРУ и, в последней связи, все они (без исключения) являлись объектами совершенно секретных дел оперативных разработок латвийского КГБ.

Чтобы не быть голословным, в качестве всего лишь одной наглядной иллюстрации прилагаю фото из своего личного архива, на котором изображена пара упомянутых «деятелей» во время одного из их вояжей в Латвию в конце 80-х – начале 90-х.

Следует учитывать, что данная фотография сделана «конторской наружкой», 7-м отделом (негласное наружное наблюдение, КГБ ЛССР), в то время когда оба «клиента» находились под постоянным, 24/7, негласным контролем (в качестве «попутной» иллюстрации прилагаю также изображение фотокамеры «наружки», которой был произведён такой фотоснимок, с объективом закомуфлированным внутри пуговицы пальто, либо плаща). В целом же весь комплекс осуществляемых в отношении иностранцев – «объектов» разработки подразумевал не только «наружку», но и «полный букет» комплекса скрытых (или, как было принято называть их – «литерных») оперативно-технических «мероприятий», включая туда все виды секретного «подглядывания – подслушивания» - комплекс осуществляемых в отношении них оперативно-технических мероприятий “С” (“Сергей” - «прослушка» все телефонных переговоров), “Т” (“Татьяна” - негласный звуковой контроль и звукозапись помещений, в которых останавливались «объекты»), “О” (“Ольга” – негласный визуальный контроль помещений, в которых останавливались «объекты» - не являлись исключением там даже такие «потаённные» места, как ванная комната и/или туалет и, естественно, абсолютно всё что там происходило), “Ф” (“Фёдор” – секретное фотодокументирование всех материалов, выявленных в ходе проведения оперативно-технического мероприятия), “У” (“Ульяна” – негласный видеоконтроль всех помещений, в которых останавливались «объекты»), а также специальные мероприятия “Заказ”, “Мезон”, “Метка”, “Проволока”, “Купе”, и тому подобное. В последней связи, надеюсь, ни у кого не возникнет иллюзии, что практически всё, даже то, о чём вояжёры имели неосторожность говорить находясь на улице или в ресторане/кафе, фиксировалось, анализировалось и обобщалось «разработчиками». В общем получалось, что секретов у них от «конторы» не имелось – в том плане, что никто из них и пукнуть незаметно не мог, находясь в «гостеприимной» Латвии.

Так вот, по ходу одной из таких совершенно секретных оперативных разработок, в поле зрения оперативников попал некий «незаметный студент-политолог» западно-германской Мюнстерской гимназии. Звали его Ивар Эмбрект (на снимке). В те годы он был достаточно молод, в 1990 году ему было 24 годы отроду, и являлся он гражданином США.

Как поведал в своей книге Широнин, “...Эмбрект прибыл в Латвию в составе группы студентов Мюнстерской гимназии по приглашению латвийского общества просвещения”, однако, в нарушение существовавших в те годы законодатальства и правил пребывания иностранных граждан на территории бывшего «совка», проживал он не в том адресе, где был официально зарегистрирован. Однако и столь незначительный «проступок» не явился той причиной которая, чуть погодя, послужила причиной физического выдворения названного иностранного гражданина из Латвии. Так как в дальнейшем вскрылось, что устроившись работать фактическим помощником находившегося в ту пору в Риге гражданина Австралии Яниса Ритениса (который по «ориентировкам» московского центра фигурировал как «лицо, непосредственно связанное с ЦРУ»), засевшего в статусе неофициального «политического советника» в латвийском МИДе, у тогдашнего министра иностранных дел Яниса Юркенса, Ивар Эмбрект выполнял там функции этакого «курьера». Который не только знакомился “...со служебной почтой МИДа, включая секретную и конфиденциальную документацию...”, но и который “...регулярно копировал и выносил за пределы здания МИДа служебные документы”. Последнее, в те годы, являлось “...грубым нарушением “Инструкции по обеспечению режима секретности в министерствах, ведомствах, на предприятиях, в учреждениях и организациях СССР, пункта 28-Ж, раздела 3, утвержденной постановлением Совета Министров СССР No 556-126 от 12 мая 1987 года”.

Какую же «работу» выполнял в латвийском МИДе Эмбрект? Открылось, что фактически не являясь лицом, кому был предоставлен официальный допуск к работе с секретными документами, тем не менее, он перефотографировал и затем благополучно по-тихому умыкнул из здания латвийского МИДа 21 пакет и 9 шифротелеграмм с грифами «секретно» и «для служебного пользования», которые в тот период времени поступали в учреждение по разным каналам. В частности, одним из таких документов являлись секретные материалы с отчётом о поездке тогдашнего генсека Горбачёва в Канаду. В общем, как ни крути, но надо полагать, не только существовавшим в те годы в «совке» понятиям, данные «шалости» Эмбректа могли быть расценены как самый обычный шпионаж, причём, в весьма далеко печальными перспективами для американца провести последующие минимум десяток лет в таких «тёплых» краях, как Магадан.

Исходя из повествования всё того же генерала Широнина: “...19 июня в 7 часов 15 минут, по согласованию с ОВИРом МВД Латвийской ССР, И. Эмбрект был приглашён на беседу для уточнения ряда моментов по режиму его пребывания в республике и решения вопроса о его выезде из СССР. В процессе беседы Эмбрект признал допущенные им нарушения... и рассказал, что за выполняемую им в МИДе работу получал вознаграждение в размере 350 рублей в месяц в отделе внешних связей НФЛ по адресу: улица Дзирнаву, 63. С учётом искренности поведения Эмбректа, выраженного им сожаления по поводу случившегося и личной просьбы оказать содействие в выезде за границу без официального представления претензий по дипломатическим каналам, ему была оказана практическая помощь в выезде в город Хельсинки через КПП в городе Таллинне (в пункте въезда Эмбректса в СССР). Каких-либо претензий, устных и письменных заявлений по поводу выдворения от Ивара Юмбректа не поступило.” Это – всего лишь сухо и сжато изложенная информация. Что же, в действительности, случилось с «рядовым» американским посетителем Латвии?

Надеюсь, не нужно особо углубляться на таком моменте, что за время нахождения в республике, и Эмбрект не оказался исключением и не попал в поле зрения КГБ. Вовсе нет. С самого начала его приезда в Латвию, с того момента, как он стал проживать по частному адресу у секретного информатора органов КГБ в городе Риге (ул. Библиотекас 3, кв. 2), Яниса Вайшнля, «контора» по-настоящему «пасла» Эмбректа почти непереставая. По аналогии со всеми основными «фигурантами» из числа лидеров латышской эмиграции, кто посещал республику в качестве всевозможных «советников» и «эмиссаров», Эмбрект также находился под «наружкой», равно как в отношении него осуществлялся полный комплекс «литерных» оперативно-технических мероприятий. Снова, в качестве всего лишь небольшой иллюстрации – фото Эмбректа, также при случае «щёлкнутое» сотрудниками службы «наружки» латвийского КГБ.

После того, как коллеги из «конторы» «прихватили» и почти «душевно побеседовали» с ним, прикрывшись ОВИРом, а также уже непосредственно при «добровольном» выезде американца из «совка», через соседний Таллинн, вот как раз там и была осуществлена его «единомоментная» вербовка. Откуда мне об этом известно? Дело в том, что являясь сотрудником «американского» отделения 2-го отдела КГБ Латвии, я был непросто осведомлён почти обо всех активных разработках и, в особенности тех, которые находились на стадии их «реализации» (завершения), но и вовсю уже доводил через своего внедрённого в агентурный аппарат ЦРУ двойного агента “Феликс” - “1140 Mister Olafson ” до «конкурирующей фирмы» достаточно серьёзную дезинформацию, которая в большей своей части (порядка 70-75 процентов) являлись достоверными сведениями (с одной лишь разницей, что преподносилась эта информация в преднамеренно искажённом и, зачастую, устаревшем виде).

В общем, я был полностью в курсе как и каким образом была проведена процедура «покидания» Эмбректом пределов СССР и, в частности, что ранним утром по месту его тогдашнего проживания в городе Риге заявилось несколько сотрудников КГБ Латвии. Одним из них был старший оперуполномоченный 2-го отдела «конторы» Борис Грибут. Вот он-то, в компании ещё с одним оперативным работником, фактически лично и обеспечивал «эвакуацию» Эмбректа – сначала на оперативной машине республиканского КГБ за пределы Латвии, а затем уж персонально сопроводил и посадил на отплывавший из Таллинна в Финляндию паром. Так вот, пока Эмбрект в компании двух оперов из «конторы» томился несколько часов в ожидании парома в номере одной из гостиниц в центре эстонской столицы, у него там состоялся «душеспасительный» разговор. В ходе которого, в качестве своего рода «особой благодарности» за то, что с ним не «приключилось» никаких «непредвиденных злоключений» и что он просто остался жив и здоров, Ивар Эмбрект выразил «добровольное пожелание» и без какого-либо принуждения с готовностью собственноручно накропал «подписку» о своей «полной лояльности и беспрекословном согласии оказывать негласную помощь компетентным органам Советского Союза на постоянной основе». После чего, оба опера «конторы» прямо-таки «по-дружески», практически под руки, проводили почти счастливого американца до парома.

Между тем, «официально» вербовка Эмбректа также никак не было оформлена, так как все материалы, связанные с его пребыванием в Латвии были также впоследствии по-тихому уничтожены. Что, тем не менее, вовсе не означает, что «стройные ряды» КГБ и, в дальнейшем, «достойных последователей» из российских спецслужб не пополнились ещё одним «бойцом невидимого фронта» который, может так статься, до сих пор вполне успешно функционирует в интересах либо СВР или ФСБ (как известно, в отличие от «конторы», у основного контрразведывательного органа России, коим является ФСБ, также имеется право ведения секретной агентурно-оперативной деятельности за пределами РФ).