"Я нахожусь в спецблоке в одиночной камере". Тюремное интервью Петра Павленского

10 февраля 2018

1108

"Я нахожусь в спецблоке в одиночной камере". Тюремное интервью Петра Павленского

Он был задержан в ночь на 16 октября 2017 года после того, как поджег здание Банка Франции на площади Бастилии. Ему было предъявлено обвинение в порче имущества общеопасным способом. Соратница Павленского, Оксана Шалыгина, задержанная вместе с ним, была освобождена из-под стражи 6 января. В тюрьме Флёри-Мерожи Павленский держал сухую голодовку. В знак протеста против нарушения принципа гласности Павленский вновь объявил сухую голодовку 9 февраля.

Известность Павленскому принесли акции в России: в частности, "Свобода" (в поддержку киевского Майдана) и "Угроза" – поджог здания КГБ на Лубянке. 8 месяцев он провел в московских тюрьмах, в июне 2016 года был выпущен на свободу, затем, в связи с угрозой возбуждения нового уголовного дела, уехал во Францию, где в мае 2017 года получил политическое убежище.

16 октября 2017 года Петр Павленский поджег здание Банка Франции

Свою акцию на площади Бастилии Петр Павленский связывает с ключевыми событиями французской истории. В апреле 1789 года в мятежном Париже узник Бастилии маркиз де Сад прокричал из окна своей камеры, что в тюрьме избивают арестантов, и призвал народ прийти и освободить их. 14 июля Бастилию занял народ, и в этот день отмечается главный национальный праздник Франции. Однако акция (или "событие", как называет ее Павленский) "Освещение" связана не столько со взятием Бастилии, сколько с событиями 1871 года, подавлением Парижской коммуны.

Петр Павленский письменно ответил на вопросы Радио Свобода:

– После акции "Угроза" в Москве на твоей стороне были очень многие, потому что ее смысл был ясен. КГБ – олицетворение террора, центр всего отвратительного, что произошло в России. Но сотрудники Банка Франции никого не арестовывали, не пытали и не убивали. Получилось, что ты, фактически повторив "Угрозу" в Париже, сравниваешь КГБ и французский банк. Это трудно понять, и поддержка (в России, во всяком случае) минимальная. Объясни, пожалуйста, свою акцию.

Сегодня наша реальность – Банк Франции на месте Бастилии

– Довольно сложно что-либо объяснять тем, для кого тридцать пять тысяч истребленных парижан не являются признаком террора. Это только официальное число убитых при штурме, оккупации и последующей зачистке Парижа вооруженными отрядами Версаля. Финансировал эти отряды Банк Франции. Семь миллионов, данных взаймы коммунарам, против трехсот пятнадцати миллионов, тайно переправленных в Версаль! Разница, которая стала для Парижа приговором. Я отдаю себе отчет, что среди непонятливых найдутся те, кто будет настаивать, что ответственность за убийство лежит только на том, кто нажимает на спусковой крючок, а тот, кто это убийство финансирует, остается в стороне и упоминать его не следует. Можно приводить множество аргументов, но об этом уже сказала Ханна Арендт в "Банальности зла", и вряд ли я могу добавить что-то более весомое. Вероятно, найдутся и те, кто возразит, что 35 000 смертей – это слишком мелочно, чтобы называться террором и заслуживать внимания. Но тогда они должны назвать цифру, с которой, по их мнению, начинается террор. Один миллион? Пять миллионов? Банк Франции был и остается для Парижа символом оккупации и истребления его жителей. А для Франции он остается надежным символом подавления всех революционных начал и триумфа старого порядка. И вот сегодня наша реальность – Банк Франции на месте Бастилии. Что это, как не открытое глумление власти над обществом? Конечно, все, сказанное выше, – это то, что касается самого очага власти и его идеологического содержания. Я не затрагиваю здесь ни живописцев ночи, ни предмет симметрии, ни вопросы света, окна и всего того, что составляет источники и конструкцию события "Освещение".

– Узником Бастилии, когда-то стоявшей на том месте, где находится банк, который ты поджег, был маркиз де Сад. Думал ли ты о нем, когда выбирал место действия?

Куда же нам было ехать, как не на родину маркиза де Сада?

– Напрямую в этом событии – нет. Скорее с ним был связан выбор Франции как места для переезда. Ведь после таких устрашающих обвинений, которые нам попытались предъявить в России, куда же нам было ехать, как не на родину маркиза де Сада? Безусловно, его фигура проходит через всю эту историю, но только косвенно. В жестоком свете истории искусств обыденным кажется тот факт, что в застенках Бастилии содержался писатель, ставший ключевой фигурой всей мировой культуры. Участник народных бунтов. Аристократ, обнаживший истинное лицо всей аристократии. Маркиз де Сад занял в мировой культуре место равное, а скорее, превосходящее пирамиду Хеопса, квадрат Малевича и писсуар Дюшана. Современная философия, кинематограф и литература черпают из его трудов. Писатель XVIII века, он и сегодня остается на пределе актуальности. Безусловно, Франция своим положением в мировой культуре обязана в первую очередь ему.

Акция "Свобода" в поддержку Майдана. Петербург, 2014

– В России о том, что с тобой происходило после арестов, мы узнавали очень быстро. О том, что происходит во Франции, появляются какие-то обрывки информации. Сообщали, что тебя отправили на психиатрическую экспертизу, потом решили освободить, потом снова задержали. Что произошло на самом деле?

Для любого аппарата власти всегда остается большой соблазн объявить политическое искусство сумасшествием

– Все, что касается полиции и психиатрии, происходило по стандартной схеме. А вот с судом, как выяснилось, есть определенные различия. Итак: вначале отдел полиции, через сутки – психиатрическое освидетельствование. Поскольку для любого аппарата власти всегда остается большой соблазн объявить политическое искусство сумасшествием, то полицейский следователь вместе с дежурным психиатром решили пойти именно этим путем. Психиатр составила необходимое заключение, и меня конвоировали в специальную префектуру с психиатрическим отделением. Арестанты содержались в палатах по одному. Все были буйные (или притворялись), но такого, как там, я еще не встречал ни в больнице после "Отделения", ни в центре Сербского. На следующий день я говорил с психиатром этого отделения. Психиатр сказал, что все, написанное в заключении, – это bullshit, и он не видит ни одной причины держать меня в психиатрической больнице. Меня конвоировали обратно в полицейский отдел, а после повезли в суд. По дороге произошел довольно странный инцидент, связанный с желанием полицейских использовать мою куртку в качестве мешка для головы. Они мотивировали это тем, что по закону головы человека в наручниках не должно быть видно. Номер статьи они мне назвать так и не смогли. Но ситуация разрешилась довольно легко – они решили завезти меня не с основного входа, а с одного из въездов для автозаков с другой стороны. В суде я столкнулся с неприемлемым нарушением принципа гласности. Судебное заседание и вынесение решения о тюремном заключении происходят за закрытыми дверьми. С этим нарушением я был не согласен и объявил сухую голодовку. Принцип гласности – он для всего мира или нет?

– Сколько дней ты ее держал и пробовали ли тебя кормить искусственно?

– Двенадцать. На тринадцатый день меня все-таки увезли в госпиталь. Там происходили довольно жесткие вещи, связанные с капельницами и вязкой. Вечером этого же дня я прекратил голодовку. Всем, кто держит голодовки, я бы советовал отказываться от госпитализации, пока хватит сознания и сил.

– Похожа ли французская тюрьма на российские пенитенциарные заведения, тебе знакомые?

Всем, кто держит голодовки, я бы советовал отказываться от госпитализации, пока хватит сознания и сил

– Если сравнивать с Бутыркой и Медведково, то в Флёри-Мерожи безотносительно лучше сервис, но в разы тяжелее бюрократия и, соответственно, больше контроль. Но Бутырка и Медведково – это "черные" тюрьмы, поэтому они с Флёри-Мерожи находятся в одной категории – тюрем, приемлемых для жизни. Другое дело – тюрьмы и лагеря "красные". Нам, кто там не был, остается составлять свое представление по обрывкам доносящегося оттуда кошмара.

Петр Павленский и Оксана Шалыгина в Париже, январь 2017

– Как у тебя складываются отношения с заключенными? Языковой барьер – большая проблема?

– Я нахожусь в спецблоке в одиночной камере, поэтому общение существенно ограничено. Когда удается пообщаться, то это английский язык. Поскольку и у меня, и у большинства из тех, с кем я пересекался, он одинаково плохой, то и общение получается довольно легко, и понимаем мы друга неплохо. Но это касается только беседы при непосредственной встрече. Гораздо хуже с общением дистанционным через двери и окна. В таком виде оно становится уже совсем примитивным и практически теряет смысл. Языковой барьер – это безусловная проблема, потому что я отрезан от значительной части тюремной жизни, суть которой – как раз это межкамерное общение голосом на французском языке.

– Может ли дело закончиться депортацией в Россию? Что ты думаешь о такой перспективе?

– Про депортацию я ничего не знаю. И, если честно, не вижу смысла нагружать свою жизнь смутными фантазмами будущего. У такого подхода есть вполне реальная и довольно грустная перспектива увязнуть в трясине неопределенности и испуга.

– Какая нужна помощь тебе и твоей семье?

– Спасибо, но у меня все есть. Оксана тоже рада жизни. Да и дети, кажется, неплохо себя чувствуют.

svoboda.org, Дмитрий Волчек