Латвии настало время открыть «мешки» КГБ (Часть третья: о кандидатах на вербовку секретной агентуры)

26 января 2018

985

Латвии настало время открыть «мешки» КГБ (Часть третья: о кандидатах на вербовку секретной агентуры)

Изучаемых лиц, кого в КГБ серьёзно планировалось использовать в качестве секретных информаторов – агентов, называли «кандидатами на вербовку», либо, сокращённо – «кандидаты на В».

Следующим этапом, после сбора первичных характеризующих материалов и осуществлённых проверок, являлось «установление личного оперативного контакта» (сокращённо - ЛОК). Для этих целей, оперативник «конторы», первым делом, должен был написать, либо напечатать – на механической/электрической печатной машинке (о компьютерах в каждом рабочем кабинете тогда ещё и не мечтали – тем более, что вся эта техника появилась лет 5-10 спустя) секретный документ, который назывался «Рапорт на установление личного оперативного контакта в качестве кандидата на вербовку органов КГБ» (или, сокращённо – «рапорт на ЛОК»). Такой документ являлся своего рода «легальным» базисом, свидетельствовавшим о «законности» действий работника оперативного подразделения КГБ. В нём, по обыкновению и в строгом соответствии с требованиями совершенно секретных «приказов» КГБ СССР, регламентировавших агентурно-оперативную деятельность, указывались полные установочные данные изучаемого субъекта, а также кратко излагались цели и конкретный участок работы, в котором планировалось задействовать вербуемого, равно как и в деталях расписывался механизм под каким предлогом и в каком порядке будет установлен «легендированный первичный контакт» и как он в дальнейшем будет развит и закреплён. Обычно, такой рапорт на ЛОК был по объёму не больше двух, максимум трёх, листов машинописного текста. Упомянутый рапорт на ЛОК, как правило, адресовался начальнику оперативного отдела, либо его непосредственному заместителю, одним из которых он должен был быть и завизирован – «санкционирован» рукописной надписью, гласившей «Согласен», с указанием должности руководящего лица, давшего санкцию, а также конкретной датой.

Параллельно с рапортом на ЛОК к нему скрепкой прикалывалась заполненная (опять-таки, либо рукописно, либо отпечатанная на печатной машинке) так называемая учётная карточка «Формы No-3» (типографски отпечатанная картонная карточка, размером чуть меньше обыкновенной почтовой открытки), которую также должен был самолично подписать – завизировать тот же начальник оперативного отдела, кто и дал письменную санкцию на рапорте на установление ЛОК.

В карточке «Формы No-3» опять-таки указывались полные установочные данные лица – «кандидата на В», а именно: фамилия-имя-отчество, дата и место рождения, полный домашний адрес, место работы и должность. Заполненная карточка «Формы No-3» вместе с санкционированным рапортом на установление ЛОК, после их регистрации среди секретных входящих документов в секретариате своего оперативного отдела, через специального работника – так называемого офицера-«учётчика» оперативного отдела (в каждом оперативном отделе КГБ была такая должность которую, по обыкновению, занимал офицер уже достигший предпенсионного возраста), передавались для последующей их регистрации в специальную группу учёта агентуры в 10-м (учётном) отделе КГБ.

Делалось это с той целью, чтобы «застолбить» своего «кандидата на В». При регистрации в «десятке» такого рапорта на установление ЛОК, карточка «Формы No-3» оставалась на специальном учёте секретной агентуры (среди учётов всей действующей агентуры аппарата КГБ), а рапорт на установление ЛОК вместе с выписанными в той же «десятке» картонными «корочками» – пустой папкой с грифом «Секретно», возвращались обратно, опять-таки, через «учётчика» оперативного отдела, непосредственно к оперативному сотруднику. На каждой такой «корочке» на «кандидата на В» указывался порядковый регистрационный номер, под которым тот или иной «кандидат на В» был зарегистрирован в 10-м отделе КГБ. Такая муторная бюрократическая необходимость была вызвана строжайшим соблюдением требований соответствующих «нормативных актов» – «приказов», касающихся ведения секретного делопроизводства и неукоснительного соблюдения режима секретности, который являлся одной из главных составляющих всей деятельности аппарата КГБ.

Что до самой заполненной карточки «Формы No-3», то на каждого «кандидата на вербовку» такая карточка, выставляемая (хранившаяся) в «десятке», свидетельствовала о том, что лицо находится в поле зрения конкретного оперработника, которого сотрудникам 10-го отдела незамедлительно следовало известить в случае, если какой-либо ещё «опер» из «конторы» проявлял интерес к конкретному «кандидату на В».

По сути, полученные из «десятки» пустые «корочки» на каждого такого «кандидата на В» были схожи с такой же обыкновенной папкой (разве что без тесёмок), какую завёл главный герой незабвенного романа Ильфа и Петрова “Золотой Телёнок”, Остап Бендер, на «гражданина» Корейко, разве с той лишь разницей, что на «конторских» папках в правом верхнем углу каждой такой папки всегда ещё красовался и гриф «Секретно». Потому как, после тщательного изучения многих и многих «кандидатов на В» (ведь не зря же в народе прежде бытовала такая нехитрая прибаутка, «любовно» называвшая КГБ «конторой глубокого бурения»), после того, как подобные файлы наполнялись оперативной, всякого рода прочей строго конфиденциальной и даже, можно сказать, нередко, и «пикантной» информацией, на ум нередко приходили слова из упомянутого нетленного произведения: “Папка продаётся, стоит миллион, не хотите ли купить?”

Забегая далеко вперёд, не могу не привести парочку примеров на данный счёт. Так, являвшийся в самом начале тех же 90-х одним из наиболее преуспевающих бизнесменов республики, ставший впоследствии «главным мусорщиком» латвийской столицы А. (к превеликому сожалению, ныне покойный) являлся таким «кандидатом на В» КГБ Латвии. Личный оперативный контакт с ним был изначально установлен в ту пору старшим оперативным уполномоченным Отдела по борьбе с организованной преступностью (Отдел ОП) КГБ Латвии Вячеславом Шабановым который, собрав достаточно «тяжёлого компромата» на тогдашнего руководителя латвийско-швейцарского коммерческого совместного предприятия “H”, не стал заморачиваться и использовать эти материалы по прямому назначению, в качестве «стимулирующего фактора» при вербовке изучаемого лица, а применил накопленные сведения исключительно в корыстных интересах, сперва по-тихому натурально «заныкав» их, а впоследствии, уже после ликвидации КГБ Латвии и своего официального увольнения из «конторы», воспользовавшись сохранившимся у него «компроматом» как этаким средством шантажа, тут же прямиком перекочевал на работу в ту же “H”, в одночасье возглавив у A. службу коммерческой безопасности компании.

Что до существа самого «компромата», имевшегося у Шабанова на своего экс-«кандидата на В», то дело, если память не изменяет, касалось нескольких судов с мочевиной, а затем уж и с мазутом, которые A. очень выгодно и при содействии такой скандально-известной российской торгово-сырьевой структуры каковой является “J”, на заре зарождения капитализма выгодно толкнул за рубеж, выручив от их реализации сотни тысяч «зелени». Что и послужило формальным поводом для того, чтобы A. занялись не только местные правоохранительные органы (МВД – если не ошибаюсь, которыми A. даже был арестован и провёл в застенках Юрмальского изолятора временного содержания несколько суток), но и особым «интересом» к нему прямо-таки «воспылала» и «контора». Случилось так, что «нарывший» на A. «солидный компромат» сотрудник «конторы» (как потом бахвалился при личных встречах сам Шабанов), стал сначала «изучать» предпринимателя в качестве «кандидата на В», а затем уж, когда «контора» в Латвии накрылась медным тазом, ушлый Шабанов затихарил материалы секретного файла, предусмотрительно удалив данные на «кандидата на В» A. из учётов агентуры 10-го отдела, после чего, некоторое время, сделал А. «предложение», от которого тот не смог отказаться.

Откуда мне всё это известно? Сразу же поясняю – будучи человеком разумным и чрезвычайно предусмотрительным, A. был прямо-таки вынужден принять «заманчивое предложение» Шабанова, но, вместе с тем, параллельно, за его спиной вышел на личный контакт и со мной. Объяснялось тут всё достаточно простым мотивом, который был обусловлен тем, что в обстановке, сложившийся в Латвии в начале 90-х, A. осознавал, что в его непростом бизнесе ему нужен был относительно независимый человек из «конторы», которому он мог бы сам доверять.Надо полагать, A. вполне обоснованно не относил к числу таких персонажей прежде шантажировавшего его Шабанова.

В общем, случилось так, что когда у A. возникли серьёзные разногласия с его бизнес-партнёрами на Дальнем Востоке, в Находкинском порту (а дело было в марте-апреле 1992 года), по случайному стечению обстоятельств я был тем, кто лично сопровождал A. в том вояже, а также тем кто присутствовал и помогал ему разобраться со всеми проблемами, которые поджидали A. там в лице не только коррумпированных чиновников тамошнего «розлива», но и местных «братков». Так что, коротая время в пути, в занудных перелётах (с несколькими пересадками), будучи человеком весьма общительным и харизматичным, A. откровенно поделился со мной всей его «предысторией» знакомства со Славой Шабановым и, в особенности, в деталях рассказал какими грязными методами шантажа и «наезда» тот воспользовался для того, чтобы стать начальником службы безопасности в возглавляемой A в то время фирме “H”.

Другим примером использования «компромата», собранного сотрудниками «конторы» на лиц, являвшихся «кандидатами на В» КГБ Латвии (в данном случае, осуществлённого 1-м отделом, внешней разведкой, иными словами), может служить история с «личным оперативным контактом на конспиративной основе», прежде установленным со ставшим впоследствии «видной» государственной и политической фигурой «независимой» Латвии П., ранее являвшимся аспирантом Латвийского государственного университета, затем ставшим одним из неформальных лидеров Народного Фронта Латвии, в дальнейшем, на протяжении многих лет, занимал руководящий пост в правящей партии Latvijas Ceļš, а также неоднократно избиравшимся депутатом в местный Сейм, в котором продолжительное время руководил работой самой влиятельной парламентской Комиссии по вопросам обороны и безопасности, а именно возглавлял Совет национальной безопасности созданный при Сейме.

Может показаться занятным, что информация, которую удалось «нарыть» на П. хватким ребяткам из «конторы» была затем с лихвой использована не только спецслужбами «независимой» Латвии, но и секретными службами России. Что касается сведений относительно того факта, что П. по-настоящему являлся «кандидатом на В» в КГБ Латвии, с которым «конторой» был установлен «личный оперативный контакт», а также того, что одним из «побудительных» мотивов, которые являлись «компроматом» планировавшимся использовать для закрепления вербовки П. в качестве действующего секретного информатора – агента КГБ, были материалы, свидетельствовавшие о его не совсем обыкновенной сексуальной ориентации. В заключение добавлю лишь, что сведения относительно действительной причастности П. к такой «своеобразной категории» органов КГБ, а именно факт того, что он являлся «кандидатом на В» в «конторе» были озвучены одним из руководящих сотрудников Полиции безопасности подполковником полиции Александром Халтуриным (покойным), во время одной из конспиративных встреч с ним в литовской столице в январе 1998-го года.

Так что, если возвратиться обратно к содержимому телепередачи “Точки над i”, недавно показанному на телеканале LTV7 (чуть погодя, освещённого в публикации A style="color: blue; text-decoration: underline;" HREF=" http://rus.lsm.lv/statja/analitika/analitika/v-1993-m-kartochka-iz-meshkov-chk-stoila-5-tisjach-dollarov-eks-spiker-seyma.a263973">«В 1993-м карточка из «мешков ЧК» стоила 5 тысяч долларов – экс-спикер Сейма»), в ходе которой бывшая спикер Сейма Илга Крейтусе ( Ilga Kreituse ), видимо, «со знанием дела» заявляла, что “в 1993-м карточка из «мешков ЧК» стоила 5 тысяч долларов”, то обозначенная сумма была далеко не точной и несоизмеримо заниженной. Зачастую речь, в подобных случаях, шла о совсем ином супер-профите, так как нередко цена вопроса за молчание «конторщиков» могла стоить гораздо больше – львиной доли в бизнесе, например.

Тем временем, если вернуться обратно к нашей нудятине, то следующим этапом в негласном изучении вероятного источника – будущего агента, «кандидата на В» в КГБ являлся выход на «личный оперативный контакт» или, попросту, первичное знакомство. Как организовывались такие встречи? Тут всё зависело от изобретательности, смекалки, личного мастерства и опыта каждого оперативного сотрудника, всё было сугубо индивидуально. Зачастую, главную роль и процент успеха, в данном случае, был обусловлен оперативной изобретательностью «опера», а также тем, на какой основе планировалось установить ЛОК и, впоследствии, осуществлять вербовку «кандидата на В» в качестве секретного информатора органов КГБ. Исходя из принципов психологического превосходства, всегда рекомендовалось делать это «на своей» либо, в крайнем случае, на «нейтральной территории», в обстановке, где человек не мог чувствовать себя полностью раскрепощённым и где не мог никак контролировать ход «душещипательной» беседы. Шаблонными, в таких случаях, были вызов в отдел кадров предприятия, учреждения, или режимный отдел исследовательского института, в котором трудился субъект негласного изучения. С теми лицами, кто являлся призывного воинского возраста (в основном, мужчины), такой контакт мог быть организован и осуществлён в служебных помещениях районного военного комиссариата (военкомата). Поводом «познакомиться» с прочими гражданскими лицами могли служить приглашения или вызов, под похожим на правду предлогом, в районный отдел внутренних дел (полиции), в паспортное отделение, либо в даже жилищный отдел (например, под предлогом каких-либо «неурядиц с коммунальными платежами», или же какой-то тривиальной «жалобы», якобы поступившей от кого-то из соседей). Основным принципом, в данном случае, являлись видимая «обоснованность» формальной причины и кажущаяся «убедительность» такой встречи. Характерно, что как правило, первичная беседа осуществлялась вообще «втёмную», не от имени органов КГБ, а от лица либо работника отдела кадров, или же сотрудника МВД. Для таких целей, практически у всех оперативных сотрудников КГБ имелись так называемые «удостоверения прикрытия», предусмотрительно изготовленные умельцами определённого подразделения Оперативно-технического отдела (ОТО) КГБ на подлинных бланках удостоверений соответствующих госучреждений. Для подобных же целей и служили удостоверения прикрытия сотрудников КГБ, но только выданные на несуществующие установочные данные. Такие удостоверения сотрудников КГБ применялись в тех случаях, когда «личный оперативный контакт» с «кандидатом на В» сразу же устанавливался от имени «конторы».

Итак, после оформления всех необходимых бумажных формальностей следовало осуществить выход на «личный оперативный контакт» - под благовидным предлогом не просто познакомиться с интересующим лицом, но и в ходе встречи дать человеку ясно понять, что он является субъектом специфического интереса органов КГБ, что выход на него не случаен, а также, в особенности, что реальная причина и существо вопросов, обсуждавшихся в ходе этой встречи должны оставаться в строжайшей тайне и не быть разглашены никому ни при каких условиях. Если «кандидат на В», в ходе осуществлённого на него личного оперативного контакта, а также непосредственно после него мог сохранить доверенные ему сведения о своей встрече с опером из «конторы», это являлось своего рода позитивным знаком того, что с «кандидатом на В» в дальнейшем можно было иметь дело. Поведение «кандидата на В» сразу же после установления с ним/ней «личного оперативного контакта» и, в особенности, умение держать язык за зубами – хранить в тайне факт и содержание встречи с оперативным сотрудником КГБ негласно контролировались и проверялись через действующую секретную агентуру, имевшуюся у опера на его «объекта оперативного обслуживания», а также через официальные органы того или иного учреждения, где работал тот или иной «кандидат на В».

Однако, исходя из того обстоятельства, что с самого начала службы в органах КГБ, меня отрядили работать в весьма специфический 3-й отдел, многие азы и принципы вербовочного процесса пришлось не только перестраивать и приспосабливать под условия среды, в которой приходилось действовать (имеются ввиду, кадровые сотрудники системы МВД – полиции), но и кое-что в этом порядке и основах тут вообще нужно было изобретать и организовывать совершенно по-новому. Главной трудностью в этой деятельности являлось то, что приходилось заниматься вербовкой секретных агентов из числа (среди) практически точно таких оперативников-агентуристов, каковыми считались оперативники КГБ. С одной стороны, действовать в таких условиях было даже проще, принимая во внимание, что многие офицеры структур МВД, например, детективы и оперативные сотрудники подразделений уголовного розыска (криминальной полиции), отделов БХСС (борьба с хищениями социалистической собственности – «экономическая полиция»), а также и ряда прочих аппаратов – участковые инспектора, следователи, работники паспортных отделов, отдела кадров, системы УИТУ (исправительно-«трудовых» учреждений), почти все они были в курсе форм и методов агентурно-оперативной работы, которой сами, по роду своей служебной деятельности, тоже занимались.

Основным фактором успеха при выходе на личный оперативный контакт с потенциальным «кандидатом на В» являлось установление первичного психологического контакта. Спрашивается, как его можно было успешно установить? Являясь слушателем на Высших курсах КГБ СССР в городе Минске, одним из главных «оперативных предметов» там считалась «дисциплина», которая называлась «Оперативная психология», или же, «спец-дисциплина 12» (коротко – СД-12). Так вот, как не может показаться смешным или даже парадоксальным, «основополагающим документом» СД-12, в тот период, когда довелось обучаться в Минской «вышке», служила достаточно широко популярная на рынке самиздата в бывшем «совке», в прежние годы, книга Дейла Карнеги ( Dale Breckenridge Carnegie ), называвшаяся “Как приобретать друзей и оказывать влияние на людей” (“How to Win Friends and Influence People”). Другим неожиданным «открытием» для меня явилось то, что это занятное чтиво значилось в том же списке «крамольной» и чуть-ли не запрещённой в бывшем «совке» литературы, наряду с “Доктор Живаго” Пастернака и “Архипелаг Гулаг” Солженицына.

По стечению обстоятельств оказалось так, что ещё до того, как поступить на службу в «контору», мне в руки попалась книжка Карнеги, которая в переведённом на русский язык виде была отпечатана на каком-то допотопном «подпольном» ксероксе. В общем, получилось так, что до прихода на работу в «контору», из праздного любопытства, я достаточно подробно прочёл и даже достаточно подробно проштудировал данное чтиво. Так вот, когда в Минской «вышке» всем слушателям из региональных органов КГБ стали преподавать предмет СД-12, мне неожиданно открылось, что «основным учебным пособием» по «оперативной психологии» в «конторе» являлась как раз упомянутая книга Карнеги. Которая не только постоянно цитировалась в различных секретных и совершенно секретных «пособиях» и учебниках КГБ по СД-12, но и которая, по до сих пор неведанным мне причинам, даже и там считалась чуть-ли не «запретной». В любом случае, в Минской «вышке» книжку Карнеги можно было взять почитать только в специальной спецбиблиотеке, и выдавалась она на руки в специальных помещениях – с её содержанием можно было знакомиться и делать из неё выписки лишь в специальных секретных спецтетрадях, предназначашихся для подобного конспектирования (опять-таки, в соответствии с требованиями соответствующих секретных «приказов» КГБ СССР, регламентировавших режим секретности и ведения секретного делопроизводства в «конторе»).

Параллельно с выходом на ЛОК и осуществлением первичного персонального знакомства с изучаемым лицом (в идеале, с установлением психологического контакта), по получении пустых «корочек» на «кандидата на В» из 10-го отдела КГБ, оперативный сотрудник того или иного оперативного подразделения, осуществлявший негласное изучение лица, представлявшего оперативный интерес для «конторы», начинал копить – «концентрировать» в этом файле всю возможную информацию, собранную на субъекта интереса. Совершенно секретные «приказы» КГБ СССР предусматривали что, как правило, предварительное изучение «кандидата на В», прежде чем выйти уже непосредственно с финальным предложением о вербовке, разрешалось вести до одного года. Если же по истечении обозначенного периода времени, оперработник не мог определиться с изучаемым «кандидатом на В», либо был не в состоянии установить с ним/с ней ЛОК и сформировать «доверительные отношения на конспиративной основе», тогда надлежало вынести соответствующее письменное заключение – либо о «профнепригодности» каждого такого «кандидата на В» (по тем, или иным субъективным причинам), либо по «иным непредвиденным» обстоятельствам (тупости и бездарности самого опера, например) и, таким образом, отказаться от вербовки.

Хотя зачастую, таких «бесперспективных» либо не сговорчивых «кандидатов на В» по-просту «списывали», переводя их в другую категорию негласных помощников органов КГБ, а именно в число так называемых «кандидатов на вербовку на особый период» («кандидаты на В на ОП»). Под «особым периодом», в данном случае, подразумевалось военное время – война, когда «долгом любого советского человека» априори подразумевалось «верой и правдой» служить «совковому» режиму (и в силу этого, никакие «отказы» от возможного сотрудничества с «конторой» не признавались допустимыми). Если же откровенно, то представляли собой эти «кандидаты на В на ОП», своего рода «отстой», куда сбрасывались все негодные для использования в качестве секретной агентуры лица. Объяснялось здесь всё таким обстоятельством, что те же совершенно секретные «приказы» КГБ СССР предписывали, в обязательном порядке, иметь такую «категорию» потенциальных негласных «информаторов», каковыми считались и «кандидаты на В на ОП», и конфиденциальные встречи с которыми осуществлялись крайне редко – максимум раз-два в год, не чаще (зачастую, досье на таких «оперативных источников» - «кандидатов на В на ОП» просто годами пылились в личных сейфах оперов, с которыми последние вообще практически не виделись). Ежели же встречи с «кандидатами на В на ОП» и проводились, то каждая такая встреча затем документально оформлялась соответствующим письменным/печатным рапортом, который подшивался в соответствующие «корочки»-файл. Следует также дополнить, что в структуре каждого аппарата КГБ существовала так называемая «Группа на Особый период». В латвийской «конторе», если память не изменяет, в её состав входило всего 2 «опера» (которых и операми-то можно было звать с очень и очень большой натяжкой – разве что лишь по занимаемым ими должностям). В сферу «деятельности» этой «группы» входили как раз учёт и контроль за «оперативной работой» с таким контингентом негласных «оперативных источников» который, по сути, являлись пустой тратой сил и времени. По-любому, любой из настоящих оперативников «конторы» считал, что вся «работа», касающаяся «кандидатов на В на ОП» являлись самой настоящей «ловлей блох», либо типичным «онанизмом».

Помимо обыкновенных «кандидатов на В», а также «кандидатов на В на ОП» кратко остановлюсь на перечислении прочих категорий лиц, кого в «конторе» было принято относить к аппарату негласных помощников органов КГБ. Таковыми, согласно содержанию соответствующих совершенно секретных «приказов» центрального аппарата КГБ, считались «содержатели явочных квартир», «содержатели конспиративных квартир» (между ними имелось определённое различие), а также «резиденты». Помимо всего прочего, к аппарату «негласных помощников» КГБ было принято также относить и так называемых «доверенных лиц», или же, как было таких людей называть среди самих «оперов конторы» - «доверчивых лиц». Позволю подробнее остановиться на описании всех указанных категорий «негласных помощников» КГБ чуть позднее, сразу же по окончании темы секретных агентов.