В Латвии настало время открыть «мешки» КГБ

12 января 2018

2282

В Латвии настало время открыть «мешки» КГБ

Не могу не согласиться с мнением определенной части публики о том, что настала уже пора открыть содержимое этих самых «мешков» КГБ в Латвии – для того, чтобы эта «шокирующая» информация наконец-таки стала достоянием широкой гласности. Вместе с тем, как человек, кто в прошлом имел некоторое отношение к этим самым «мешкам» и, в особенности, к их содержимому, которое досталось «в наследство» властям «новой независимой» Латвии, попутно хотелось бы донести до общественности как, на самом деле, составлялись эти самые «архивы» КГБ, равно как и разъяснить, насколько муторной была эта пресловутая «негласная агентурно-оперативная деятельность», которая была сопряжена непосредственно с вербовкой секретной агентуры. Сразу же хочу оговориться, что повествование получится вовсе не похожее на тот захватывающий воображение «процесс», который публике широко преподносится как западным так и российским кино, всякого рода популярным чтивом и прочими рекламными публикациями, а будет скорее схож с невероятной нудятиной.

Итак, во-первых, вся негласная оперативно-агентурная деятельность, связанная с вербовкой секретной агентуры, в органах бывшего советского КГБ, основывалась на строгом соблюдении определенных совершенно секретных документов, являвшихся по сути, своего рода «подзаконными нормативными актами», которые внутри самого аппарата КГБ назывались «приказами». Те «приказы», которые регламентировали вербовку и работу с негласными оперативными источниками – секретной агентурой, всегда носили гриф «совершенно секретно», были подписаны Председателем КГБ СССР, до этого согласовывались на периодически проходивших Коллегиях Центрального аппарата КГБ СССР в Москве и, зачастую, утверждались на закрытых совещаниях Совета министров в той же Москве. Эти «приказы», по существу, являлись своего рода «юридической» основой всей деятельности для оперативного состава сотрудников любого аппарата КГБ во всем бывшем «совке». Двумя из таких основополагающих «приказов» касательно работы с секретной агентурой были совершенно секретные «приказы» под номером 00140 и 00145 (два нуля перед порядковым номером свидетельствовал как раз о том, что эти «подзаконные нормативные акты» являлись совершенно секретными документами).

К слову, сразу же обмолвлюсь, что агентурно-оперативная деятельность органов МВД была построена по аналогичному принципу и основывалась на схожих «подзаконных нормативных акта», которые также назывались «приказами» - с той лишь разницей, что все они издавались за подписью министра МВД СССР.

Являли собой эти два «приказа» - 00140 и 00145 – два достаточно объемных, по содержанию, книжицы, эдакого «чтива» (каждая из таких «брошюр» за разглашение сведений любой в «совковое» время можно было легко залететь в места не столь отдаленные лет на 10-15, была объемом листов 100-150, не меньше), в деталях расписывающего весь процесс негласной агентурной деятельности оперативных сотрудников КГБ – как в центре так и на местах. В последней связи, все эти «приказы» Председателя КГБ СССР представляли собой своего рода инструмент для непререкаемого исполнения для любого сотрудника КГБ. Надеюсь понятно, что не являлись тут исключением и сотрудники аппарата КГБ Латвии. В частности, один из «приказов» относился к различного рода так называемых секретных/совершенно секретных «дел оперативного учета» (как-то дел оперативной проверки – ДОП, дел оперативной разработки – ДОР, дел оперативного наблюдения – ДОН, дел оперативного розыска – ДОРоЗ, а также оперативных подборок – ОП, которые заводились исключительно на иностранных граждан, «представлявших оперативный интерес» для органов КГБ – в различных смыслах понятия словосочетания «представлявших оперативный интерес»). Примечательно, что самыми «забойными», в смысле – «весомыми» считались именно дела оперативной разработки, которые могли заводится как на советских граждан, так и на граждан иностранных государств. В отношении последних, подобные дела оперучета – ДОРы – всегда заводились с заведомо «обвинительным уклоном», по одной из комитетских «окрасок», которыми являлись либо «шп» - шпионаж, либо терроризм (крайне редко), либо контрабанда и незаконные валютные операции, либо достаточно «популярная» в рамках бывших «идеологических» подразделений – 5-х отделов – «окраска», связанная с «антисоветской агитацией и пропагандой» (по сути, являвшейся своего рода «универсальной отмазкой» для «конторы» на протяжении более чем 50 лет). Тем не менее, несмотря на все эти «обвинительные окраски», ДОРы на иностранцев практически всегда велись в одном лишь направлении – а именно, в направлении негласного привлечения иностранцев в качестве секретных информаторов – агентов КГБ.

Своего рода «прелюдией» для заведения ДОРа на иностранца зачастую (хотя, не всегда и не обязательно), являлась так называемая «оперативная подборка» - ОП, которая являлась своего рода первичным «накопительным досье», в котором до поры до времени (либо до представившегося случая), просто бессистемно подшивались все материалы, имевшие отношение к тому или иному «объекту» (так в конторе на сленговом языке было принято называть всех лиц оперативного интереса КГБ). Когда же в ОП было накоплено либо достаточно материалов, либо получены какие-то «забойные» / «заслуживавшие оперативного внимания» сведения, позволявшие начать активную «разработку» иностранного гражданина, тогда заводился ДОР на иностранца. Спрашивается, в чем разница между ОП и ДОРом на иностранца? Поясняю – ДОР открывал несравненно больше оперативных возможностей – разрешал «обоснованно» задействовать такие силы как негласное наружное наблюдение, а также весь комплекс оперативно-технических мероприятий, включавших в себя всевозможное подслушивание-подглядывание, а также многое и многое еще (о чем, в случае возможного интереса читателей, в последующем), чего, кстати, не имелось в случае простого ведения ОП.

Параллельно такие же ДОРы на иностранцев могли начинаться и сразу, без заведения «оперподборок», - все в данном случае зависело от весомости и достоверности добытых сведений. Большинство дел оперативного учета и накапливаемые в них сведения в совокупности носили характер информации совершенно секретного характера, что, в соответствии с существовавшей внутри аппарата классификацией секретных данных, относило такие файлы к сведениям составлявшим государственную тайну. Исключение в данном случае являлись только «оперподборки», которые носили гриф «секретно».

Схожими же методами работала «контора» и по иным делам оперативного учета, так как приобретение секретной агентуры всегда являлось своего рода приоритетом – и только уж, в случае, если по тем или иным причинам, не удавалось привлечь того или иного «объекта» негласного изучения к сотрудничеству в качестве оперативного источника информации, тогда в качестве этакой «компенсации» в ход шли всякого рода грязные методы, которые включали в себя (в зависимости от личности разрабатываемого лица, а также степени тяжести «содеянного») шантаж, создание проблем с продвижением по работе, негласный запрет общения с родственниками и знакомыми за границей, запугивание, физическое устрашение, привлечение к уголовной ответственности, а также вплоть до физической ликвидации.

Второй же совершенно секретный «приказ» как раз и в мельчайших подробностях и расписывал как, в какой последовательности и кого можно и нужно было «привлекать к негласному сотрудничеству» - читай, вербовать – включая сюда весь детальный механизм вербовки, с приведением конкретных примеров, образцов целого вороха секретных и совершенно секретных «бумаг» - документов, которые при этом в обязательном порядке нужно было «родить».

Первым делом, при решении вопроса о возможном привлечении того или иного лица к негласному сотрудничеству, было необходимо определиться с таким лицом, кого тот или иной оперативник КГБ планировал завербовать в ряды своих негласных стукачей, или как было принято называть их среди самих оперативных сотрудников «конторы», «барабанов», либо «полосатых».

Спрашивается, чем были вызваны столь нелестные сленговые названия? Поясняю – прежде, чем начать изучать того или иного индивидуума в качестве возможного секретного агента КГБ, первым делом любой такой человек подлежал проверке по так называемым секретным «учетам агентуры», которые в картотечном виде (ну, не было в ту пору, еще никаких защищенных компьютеров, да, и в силу особой секретности подобных сведений, считалось разумным и наиболее безопасным хранить все подобные сведения в едином месте и всего лишь в бумажном/картонном картотечном виде) хранились в специальном микро-подразделении 10-го (учетного) отдела КГБ. В нашем конкретном случае, в КГБ Латвийской ССР в городе Рига.

Для того чтобы проверить того или иного человека по учетам агентуры КГБ, сперва требовалось заполнить специальный бумажный бланк, который назывался «проверкой» и который официально нигде не регистрировался. По этой причине, подобных «проверок» каждый оперативный сотрудник КГБ за день – если было нечем еще заняться – мог заполнить/выписать неограниченное количество, до тех пор, пока не надоест, либо пока «рука не отвалится» от скрипа шариковой ручкой. Дополню, что схожих «проверок» в одном лишь аппарате КГБ каждой республики имелось 4 различных видов плюс пару схожих «проверок», включая «проверки» к учетам секретной агентуры, имелись и в республиканском МВД. Тут попутно следует также заметить, что сотрудники КГБ имели доступ практически ко всем оперативным учетам (включая сюда и оперучеты секретной агентуры) органов МВД, чего, в противоположность, в силу определенных обстоятельств, не имели сотрудники МВД, которые не могли запросто проверять интересовавших их лиц через оперативные учетные информационные массивы КГБ.

Так вот, запрос на «проверку» лица по учетам агентуры (как в КГБ, так и в МВД) представлял собой листок размером в половину нормального листа формата А4, по диагонали которого проходила жирная ярко-красная полоса. Отсюда и повелось у оперов «конторы» в обиходе звать своих секретных агентов «полосатыми».

По результатам таких предварительных первичных проверок по учетам агентуры, запрос-«проверка» из 10-го (учетного) отдела КГБ, по обыкновению (за редким исключением, о котором чуть ниже), возвращалась с мастичным чернильным штампом на обратной стороне такой «проверки», на котором почти всегда значилось: «Проверка произведена», и указывалась конкретная дата такой проверки. Даже в случае, если то или иное проверяемое лицо уже являлся секретным агентом органов КГБ (был прежде завербован другим оперативным сотрудником – например, из другого отдела), перед проверявшим сотрудником КГБ 10-й отдел никак не раскрывал того факта, что человек уже является действующим негласным информатором-агентом (либо «резидентом», «содержателем явочной/конспиративной квартиры», и прочее – это все иные категории «негласных помощников» органов КГБ в «совке») и, поэтому, проверяющий оперативник был не в курсе, кем он в действительности интересуются. Делалось это с целью обеспечения существовавшего в «конторе» режима секретности, одной из основных целей которого являлось обеспечение безопасности агентуры органов КГБ. Тем не менее, параллельно с ответом проверявшему оперативнику, 10-й отдел всегда тут же незамедлительно (обычно, по специальному телефону безопасной оперативной связи – ОС) ставил в известность того оперативника, кто являлся «куратором»/«хозяином» того или иного секретного агента. Делалось это с целью того, чтобы уже потом сам «куратор» принимал решение а раскрывать ли ему перед проверявшим коллегой своего информатора, или нет. Сразу же оговорюсь, что многие оперативники зачастую сами самым натуральным образом по сути засвечивали – «палили» своих секретных осведомителей, звоня проверяющему их агента оперу и задавая ему вопрос типа: «Ты тут интересуешься таким-то «Иван Иванычем». Что тебе от него нужно»?» После подобного звонка не нужно было быть гением, чтобы сразу же четко определить, что ты нарвался на чьего-то активного «барабана».

Что же до тех случаев, когда запрос-«проверка» из 10-го отдела по учетам агентуры возвращалась не «пустая», а когда на обратной ее стороне красовался иной штамп со своего рода «содержанием», то всегда это относилось к тем лицам, кто прежде был завербован и состоял в активном аппарате негласных информаторов органов КГБ и кто, по тем или иным причинам, был впоследствии исключен из оных. В таких случаях, если человек оказывался «бывшим» агентом органов КГБ, запрос-«проверка» возвращалась из «десятки» со штампом, в котором указывался псевдоним, под которым лицо было завербовано в агентурный аппарат, фамилия оперативника, орган КГБ, производивший вербовку (включая сюда и иные территориальные органы, особые отделы войсковых частей, а также особые отделы пограничных подразделений), а также дату исключения информатора из действующего аппарата агентов органов КГБ.

В последней связи, хотелось бы уделить особое внимание той откровенной глупости, которая была озвучена в публикации LSM под заголовком , утверждавшей что учетные карточки на агентов КГБ «изымали – если лицо переставало быть агентом».

В заключение настоящей «порции» своего нудного чтива позволю лишь вернуться к недавней публикации Kompromat.lv от 10-го января 2018 года под заголовком . В качества отклика на этот лепет, позволю себе привести здесь, как раз тот пример, как столкнулся я с фактом того, что тогдашний (а дело было в 1986-1987 годах, в ту пору, когда я был «куратором» Октябрьского РОВД города Риги по линии 3-го отдела КГБ Латвии – по линии оперативного отдела, обеспечивавшего, так называемое, «контрразведывательное обеспечение» всего аппарата МВД республики – в рамках другого совершенно секретного «приказа» КГБ СССР под номером 00185, регламентировавшего агентурно-оперативную деятельность органов КГБ среди/внутри органов и структур МВД бывшего «совка») начальник следственного отделения названного районного отдела внутренних дел прежде являлся секретным информатором органов КГБ, будучи завербованным в качестве агента сотрудниками Особого отдела одной из войсковых частей.

Как мне об этом стало известно? Да всего лишь запрос-«проверка», направленная в 10-й отдел учетов агентуры КГБ Латвии в отношении Геннадия Иванкина вернулась оттуда с соответствующим штампом на обратной стороне однозначно свидетельствовавшим, что названный господин был действительно прежде завербован в ряды «полосатых», а затем исключен, по определенной причине.

Далее, не собираюсь скрывать, что получив такой ответ, я впоследствии единожды лично встречался и кратко общался с Геннадием Иванкиным, во время одного из своих визитов в Октябрьский РОВД. Беседа с ним была осуществлена исключительно в разведывательном плане, с целью выяснить и определить его возможную «профпригодность» с точки зрения восстановления с Иванкиным негласного контакта как с поставщиком оперативной информации. Признаюсь, после 10-минутного «общения» с этим скользким типом, сразу же сложилось четкое мнение о том, насколько он непорядочен и двуличен, что всякая желание «восстановить» с ним связь как с секретным агентом органов КГБ тут же отпала.

По-любому, принимая во внимание те нелицеприятные характеризующие данные, которые поступали в ту пору в отношении начальника следственного отделения Октябрьского РОВД Иванкина от иных оперативных источников, имевшихся среди сотрудников названного отдела и отделения, указывали на его человеческую непорядочность, а также на его откровенно стяжательский характер (который в настоящее время более приемлемо называть «бизнес-жилкой») и возможную причастность к взяточничеству и коррупции, которые, как это не парадоксально, не относились к компетенции органов КГБ и, в силу последнего обстоятельства, не являлись причиной для какого-либо проявления к нему интереса. Что до самого Геннадия Иванкина и его прежней причастности к агентурному аппарату КГБ, насколько могу судить, все подобные черты его личности не явились препятствием для определенных коллег из территориального подразделения КГБ, а именно, ребятишек из Октябрьского отделения КГБ, входившего в состав КГБ Рижского горотдела, для того, чтобы периодически на конспиративной основе продолжать «общаться» с Иванкиным.