«Аттракцион садизма». Как устроена машина подавления в Беларуси: пытки

Почти неделю в четырехместной камере №18 минской следственной тюрьмы в переулке Окрестина провели 36 женщин – без еды, воды, лекарств, одежды, средств гигиены и почти без воздуха. Все они попали туда 9-12 августа. Одиннадцать из них согласились рассказать свои истории журналистам.

Пытки

Как мы назовем те жестокие действия, которые осуществляли в отношении задержанных бойцы ОМОНа, милиционеры, дознаватели и тюремные надзиратели? Превышение должностных полномочий? О нет – пытки!

Женщин из камеры #18 не вздергивали на дыбу, им не надевали испанский сапог, не загоняли иголки под ногти и не заливали горло горячим свинцом. Но Конвенция против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания, принятая резолюцией 39/46 Генеральной Ассамблеи ООН от 10 декабря 1984 года, гласит: пытка – это «любое действие, которым какому-либо лицу умышленно причиняется боль или страдание, физическое или нравственное».

Беларусь подписала эту конвенцию.

Конвенция гласит, что пыткой считается любое причинение страданий человеку, которое применяется, «чтобы получить от него или от третьего лица сведения или признания, наказать его за действие, которое совершило оно или третье лицо или в совершении которого оно подозревается». Еще, гласит конвенция, пыткой считается причинение страданий, осуществляемое «государственным должностным лицом или иным лицом, выступающим в официальном качестве, или по их подстрекательству, или с их ведома или молчаливого согласия».

Подпись Беларуси стоит под этими словами.

Конвенция против пыток при этом не считает пыткой причинение страданий, «которые возникают лишь в результате законных санкций, неотделимы от этих санкций или вызываются ими случайно».

Итак, если бойцы ОМОНа, милиционеры и тюремные надзиратели причиняли задержанным страдания нарочно, то это пытки. Если же собирались просто ненадолго лишить свободы на законных основаниях, но по ходу лишения свободы задержанным неожиданно причинились страдания – стало быть, пыток не было.

Вот на что будут напирать бойцы ОМОНа, милиционеры и тюремщики, когда свершится над ними справедливый суд: выполняли приказ, действовали в соответствии с законной процедурой, а если в процессе выполнения приказа оскорбляли людей, били, морили голодом и духотой – это случайно.

Так они будут говорить.

Но женщины из камеры #18 свидетельствуют: пытки!

Пытка унижением

– Заплатили вам дурам, послали на убой, – кричал боец ОМОНа Насте Б. при задержании.

– Тупые бабы, куда полезли! Дома надо сидеть, борщи варить, – кричал другой Юле Г.

– Муж тебя сюда привел под гранаты? – кричал третий Кате К. – Разводись, на хрена тебе такой муж, дура.

Передавая их реплики, мы не используем здесь ненормативных слов, а они использовали. Многих женщин это шокировало. Прежде мужчины не позволяли себе в их присутствии ругаться матом.

Но оскорбительнее всего, рассказывает Ганна Л., было то, что ни за нею, Ганной, ни за какой другой женщиной бойцы ОМОНа в принципе не признавали ни свободной воли, ни убеждения, ни способности принимать самостоятельные решения – ничего человеческого. Муж привел, куратор привел, заплатили, послали – не могла же баба сама возмутиться фальсификацией выборов и протестовать.

Была ли в этих оскорблениях какая-то необходимость? Никакой. Могли ли оскорбления сгуститься в воздухе случайно в процессе задержания? Риторический вопрос.

«Государственные должностные лица» причиняли женщинам «нравственные страдания» – ну как не пытка?

Пытка избиением

Надо признать, что по большей части женщин не били. Ни при задержании, ни потом, в тюрьме. А мужчин били почти всех и некоторых всерьез калечили. И при задержании, и в тюрьме.

Все без исключения узницы камеры #18 как одно из своих самых страшных впечатлений от пребывания в неволе вспоминают ночные избиения мужчин в коридоре, звучные удары и звериные крики избиваемых. Конвенция против пыток именно на этот случай делает оговорку. Физические страдания не обязательно должны быть причинены самому человеку, который подвергается пыткам, они могут быть причинены «третьему лицу». То есть бьют мужа, а страдает от этого не только он сам, но и Катя К. Бьют жениха, но страдания разделяет с ним Олеся С. Бьют незнакомого парня, а больно от этого не только ему, но и Ганне Л., которая сквозь железную дверь камеры слышит его крик.

Впрочем, женщин не били, как правило. Но исключений из этого правила достаточно. Изо всех сил ногой лупил под колени тюремщик Ольгу Павлову, чтобы упала на пол. С силой лицом в каменную стену толкнул тюремщик Олесю С.

Какими бы неправосудными ни были постановления суда, ни в одном из них не было написано: бить. И мы не говорим сейчас об эпизодах, когда случайно толкнули, случайно задели. Нет, били в здравом уме и твердой памяти.

«Государственные должностные лица причиняли физические страдания» – ну как не пытки?

Пытка лишением сна

Это старинный метод истязания. Лишение сна как пытку описывает еще Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ». Человек, лишенный сна, теряет волю.

А в камере #18 всегда горит свет. Это, конечно, скажут тюремщики, случайно так получилось. Просто оставляли свет, чтобы днем и ночью следить в глазок за соблюдением режима. Чтобы не передрались уголовницы, не поубивали друг друга. Но от этой случайной лампы у Насти Б. раскалывается голова, и Настя пытается спать головою в тумбочку, чтобы хоть немного дать тени глазам.

Пытается спать, но не может. Потому что ночами узниц водят на допросы. Зачем ночами? Это тоже старинная гулаговская методика. Следователь отсыпается днем, допрашивает ночью. Заключенному днем спать нельзя, а ночью вроде можно, но ведут на допрос. От бессонницы человек теряет волю. Если долго не давать спать – сходит с ума. И вот уж одной из женщин в камере кажется, что вокруг нее магазин, а она в магазине продавщица.

– В очередь, девочки, в очередь. Мелочь готовьте, пожалуйста, размена нет. А карты мы сегодня не принимаем, с терминалом что-то.

Ну как не пытка?

Пытка голодом

Не кормить заключенных изобрели еще, кажется, в доисторические времена. Протопопа Аввакума пытали голодом, узников Освенцима тоже. «Архипелаг ГУЛАГ» начинается с газетной заметки, в которой некие рабочие на Колыме (заключенные, конечно) откопали доисторического мамонта и – «с удовольствием съели». Как же надо голодать, чтобы съесть доисторического мамонта?

И камеру #18 не кормят трое суток. Из еды на 36 человек – только батон колбасы и немного печенья, их передали в суде родители Лене А. В кормушку три дня не передается никакого корма.

Тюремщики, когда свершится над ними справедливый суд, скажут, конечно, что это случайно так получилось. Очень уж большой поток заключенных, автозак приезжает за автозаком. Камеры переполнены, кухня не справляется. Как только разобрались немного, сразу и покормили. К концу третьих суток передали в камеру шесть буханок хлеба. Нет, восемь буханок хлеба. Нет, шесть. Узницы камеры #18 никак не могут точно вспомнить, сколько именно было буханок.

Знаете почему? Просто расхватали все в мгновение ока, даже не успев сосчитать, – ну как не пытка?

Пытка духотой и теснотой

Теснота и духота у тюремщиков тоже получились случайно – так они скажут. Не ожидали такого потока. Не рассадишь же женщин по камерам к мужчинам. Вот и пришлось затолкать всех в одну камеру #18 – 36 человек в четырехместную. Духота до обмороков.

И ведь не пришло в голову: если не хватает места – отпустить. Домашний арест? Подписка о невыезде? Нет, не слышали. «Государственные должностные лица» путем «причинения физических страданий» «наказывают людей» за «действия, которые те совершили или в совершении которых подозреваются» – пытка, одним словом, как иначе это понять?
И зачем в камеру, где от человеческого дыхания и так течет конденсат по стенам, выплескивать еще и ведра воды? Чтобы совсем стало как в тропиках?

И кто так плотно забил вентиляционную отдушину туалетной бумагой? Предыдущие заключенные? Зачем заключенным лишать себя воздуха? Разве что зимой забили вентиляцию, чтобы спастись от холода?

Ну так, стало быть, в камере #18, где летом морят теснотой и духотой, зимой морили холодом.

Пытка антисанитарией

Тот факт, что вентиляция плотно забита туалетной бумагой, свидетельствует как минимум, что прежде в камере туалетная бумага была. И остатки мыла лежат на раковине. Значит, и мыло прежде выдавали. И когда в четырехместной камере четверо, можно помыть пол. А когда 36 человек – свободной площади пола для мытья просто не остается. И ни тряпку не добудешь, ни швабру.

При этом узниц камеры #18 иногда выводят по одной, чтобы помыли пол в коридоре, собрали мочу и кровь, пролитую избитыми мужчинами. То есть для себя тюремщики необходимость какой-то чистоты признают, а заключенным женщинам предлагают подтираться собственной одеждой.

И все же заключенные пытаются постирать белье, помыть голову в раковине под краном, как зеницу ока хранят пилочку, чтобы подправить поломанные при задержании ногти.

Груминговое поведение, говорят биологи, то есть попытка в любой ситуации помыться, – это проявление воли к жизни. Не моются только отчаявшиеся.

Следовательно, помещение людей в неодолимую грязь и смрад – это попытка довести их до отчаяния.

Пытка страхом

В тюрьме страшно. Клаустрофобия, бессилие, полная зависимость – страшно, что там говорить.

Но страх можно усилить. Узницы камеры #18 свидетельствуют, что особенно часто в первый день к ним в камеру заходят неизвестные люди в штатском и рассказывают ужасы. Что в городе уже чуть ли не война, стреляют, бросают гранаты. Кроме этих людей, источников информации никаких, даже сколько времени прошло, непонятно. И сердца холодеют. Получается, что час от часу преступления, которые им тут вменяют, становятся все более тяжкими. Получается, что задерживали за то, что работала на избирательном участке наблюдателем или несла демонстрантам перекись и воду, а теперь оказываешься соучастницей чуть ли не вооруженного мятежа.

А в третий день Лену А. выводят из камеры и ведут на двор. На дворе много вооруженных людей. Серьезным оружием вооружены – не табельные пистолеты в кобурах, а автоматы в руках. И их много, десятки, стоят, поигрывают автоматами. У их ног – избитые, окровавленные, синие от кровоподтеков мужчины стоят на коленях.

Лену выводят и командуют:

– Руки за голову. Лицом к стене.

И других женщин ставят с нею рядом руки за голову, лицом к стене. Лена думает: «Сейчас расстреляют».

Что за странная, истерическая мысль, вы спросите? Не может же быть так, чтобы просто вывели во двор и расстреляли. Но трое суток назад Лена думала, что и ареста за наблюдательскую работу тоже быть не может. Думала, что протоколов под копирку не бывает. Полагала, что не могут посадить 36 человек в четырехместную камеру и не кормить. Но все это случилось с нею. Так почему бы и не расстрелять?

Лена думает: «Сейчас расстреляют», и так же думают другие женщины, стоящие с Леной в ряд лицом к стене, руки за голову. Нет, никто не высказывает эту мысль, просто они начинают падать в обморок одна за другой.

Оказывается, что это просто заключенных так готовили к этапу. Переводили из минской тюрьмы в тюрьму города Жодино. Там, в Жодино, женщин заводят в большую пустую комнату, совершенно пустую. Пол и стены обложены кафелем. Под потолком тянутся трубы, и через каждый метр торчат из труб вниз открытые патрубки.

Лена думает: «Это газовая камера, сейчас нас всех задушат». И кто-то из товарок ее шепчет:

– Девочки, это газовая камера.

Вы скажете: что за странная, истерическая мысль? Какая может быть газовая камера в XXI веке в Беларуси, пережившей всего три четверти века назад нашествие фашистов?

Но, несмотря на XXI век, уже ведь и арестовывали ни за что, и судили по лживым протоколам, и душили, разве только не газом. Так почему бы не задушить газом?

Через некоторое время оказывается, что пустая эта комната – не газовая камера, а душевая. Женщин завели сюда не чтобы помыться, а просто передержать, пока остальные этапы разведут по камерам. Ну и припугнуть заодно. Перед отправкой в Жодино – припугнуть расстрелом. При поступлении в Жодино – припугнуть газовой камерой.

Когда свершится над тюремщиками справедливый суд, где будет у них адвокат, которого у узниц камеры #18 не бывало, тюремщики будут, конечно, говорить, что это случайно у них получилось. Просто построили заключенных во дворе перед отправкой. Просто завели в душевую по прибытии. Исполняли приказ. Не подумали о тонкой девичьей душевной организации.

Так они скажут. И адвокат попросит для них о снисхождении.

cripo