Россия: цивилизация несвободы

16 июня 2021

831

Россия: цивилизация несвободы

Большинство того, что происходит в России, в Украине принято так или иначе объяснять планами и личными убеждениями Владимира Путина. Тема российских олигархов - не исключение, отмечает издание  Тиждень. Официальной легенде о Путине - укротителе олигархов не слишком верят и в самой России: около 40% россиян считают, что их президент отстаивает интересы олигархов, банкиров и крупного бизнеса (Левада-центр).

Общим местом украинских дискуссий является убеждение, что борьба с олигархами ельцинских времен была только перераспределением власти и ресурсов в пользу так называемого кооператива «Озеро». И расследование тамошней оппозиции о фантастических состояниях Путина и его окружения только подтверждают это. Однако фундаментальное отличие России от европейских стран заключается вовсе не в масштабе местной коррупции. А в том, что европейские представления о собственности исторически не присущи России, и их невозможно свести к кризису посткоммунистической страны или злоупотреблениям путинского режима.

Монгольская модель

В отличие от европейских монархий, в Московском княжестве собственность не существовала отдельно от власти. Местные правители, начиная от Ивана Калиты, считали себя одновременно и правителями, и непосредственными владельцами всего, что было в их царствах. Как отмечает американский историк Ричард Пайпс, этому они научились у монголов, для которых все захваченные земли были частной собственностью потомков Чингисхана. Это также определяло политическую модель Московии.

Если власть европейских монархов сдерживала земельная аристократия и горожане, которым приходилось устанавливать договорные отношения, то в Московии даже самые богатые были обязаны своим положением только милости правителя. А значит, они не имели никакого реального влияния. Такую систему насаждали решительно и бескомпромиссно. Когда князь Иван III, в 1478 году захватил Новгород, то прежде всего уничтожил прослойку местной знати, чтобы уравнять ее в бесправии с московскими боярами. После казни самых нелояльных их земля была конфискована, а ее бывших владельцев и их семьи депортированы. Экспроприации подлежали даже лояльные к Москве семьи, а также церковные владения. Логика Ивана III была простой: лояльность - вещь изменчивая, а экономически уничтоженные бояре в любом случае не смогут ему навредить.

Иван Грозный осуществлял аналогичную политику не только в завоеванной Казани, но и в самой Московии. Опричнина ни была произведением сумасшедшего царя - наоборот, это была вполне рациональная (и к тому времени вполне традиционный) кампания по уничтожению прослойки землевладельцев. «Таких широкомасштабных конфискаций и изгнаний Западная Европа не знала ни в какие времена, - пишет Пайпс. - Похоже обходились только с евреями, на которых смотрели как на иностранцев. Все это весьма напоминало действия древних монархий Ближнего Востока вроде Ассирии».

По сути, все это безобразие было актом социально-экономической инженерии: после отмены опричнины оказалось, что внутренних сил для противостояния Ивану Грозному ни один слой московитского общества уже не имел. Потому московит-аристократ по своим реальным статусом мало отличался от простолюдина, имущество и жизнь которого целиком зависели от милости царя. Следовательно, никакое системное сопротивление его деспотии было невозможно.

Система условного владения сохранилась и во времена Петра І. Политика изъятия имущества за различные провинности приобрела такой масштаб, что в 1729 году Канцелярия конфискации была введена в Петербурге, а 1733-м - и в Москве. Несмотря на ореол реформатора, вдохновенного западными образцами, Петр I так же считал империю своей собственностью и распоряжался ею, как хотел. Например, указом 1703 года леса были объявлены имуществом государства, а не тех, кому принадлежала земля: «дуба, будь кто хотя одно дерево срубит, учинена будет смертная казнь». В 1704 году государственной монополией объявили рыболовные промыслы, пасеки, мельницы, бани, а также руды и минералы.

Юридических препятствий для монаршего произвола не было, поскольку право собственности дворян на землю было законодательно подтверждено только во времена Екатерины ІІ, а именно в 1785 году. Причина была проста: императрица пришла к власти в результате переворота и убийства Петра III, а потому чувствовала себя неуверенно и предпочла задобрить знать. Впрочем, формальное решение сути не изменило: несмотря на свое великолепие, русская знать так и осталась получателем монарших милостей, а не субъектом договорных отношений с престолом.

Последнее обеспечивало самодержавию устойчивость, которой могли позавидовать многие монархи Европы. Однако этой устойчивости достигали лишь слабостью тех, кто должен был сопротивляться царском произволу, которая проистекала из неуверенности их ситуацией. Несмотря на пышный европейский фасад, Россия оставалась глубоко неевропейской страной.

Цивилизационную пропасть чувствовали даже путешественники. Французский аристократ Астольф де Кюстин, монархист, отца и деда которого казнили якобинцы и который в 1839 году решил посетить Россию, вернулся с подавленными впечатлениями. «Представьте себе весь административный опыт Запада, который использует восточная деспотия; европейскую дисциплину, которая поддерживает азиатскую тиранию; тактику европейских армий, которая служит восточным методам политики ... - писал де Кюстин. - Здесь действуют и дышат только с разрешения императора или по его приказу. Офицеры, кучера, казаки, крепостные, придворные - все они слуги одного господина, отличающиеся друг от друга только званием».

Харьковская жертва

Формирование капитализма в Российской империи происходило со значительным опозданием и постоянно сопровождалось пристальным «административной опекой» со стороны правительства. Срабатывал цивилизационный инстинкт: пропустить бесконтрольное формирование слоя собственников империя не могла. Поэтому для контроля за их «популяцией» правительство широко применяло все доступные ему рычаги. Одним из самых красноречивых примеров такой политики является судьба выдающегося украинского предпринимателя Алексея Алчевского. Он был хрестоматийным героем капиталистической эпохи.

Внук чумака и сын сумского лавочника, Алчевский создал настоящую бизнес-империю со столицей в Харькове. Первым его проектом было Общество взаимного кредита, которое предоставляло краткосрочные займы мелким предпринимателям. Идея сработала, и через два года, в 1868-м, Алчевский вместе с партнерами создал Харьковский торговый банк - третье во всей империи учреждение акционерного коммерческого кредита. В 1871 году он создал Харьковский земельный банк, который давал ссуды под залог земли и недвижимости - после отмены крепостного права в 1861-м потенциальных клиентов среди помещиков хватало. Впоследствии Алчевский открыл еще два кредитных учреждения: Общество взаимного кредита приказчиков и Общество взаимного кредита горнопромышленников Юга России.

Но просто сидеть и считать деньги Алчевскому было скучно. После того как стал успешным банкиром, он решил вложиться в промышленность - на Донбассе раз бушевала индустриализация, заряженная европейскими инвестициями. Алчевский создал Алексеевское и Южное горнопромышленные общества, а затем еще два металлургических предприятия - Донецко-Юрьевское металлургическое общество и общее с бельгийцами общество «Русский Провиданс» в Мариуполе. Так бизнес-империя Алчевского объединила в себе банки, энергетические и металлургические предприятия и, по сути, стала первой финансово-промышленной группой в Российской империи. «Все вокруг принадлежало Алчевским. Рудники Алчевского, банк Алчевского ... всеми делами заправлял сам Алчевский ... Он весь Харьков, весь Юг так держал!», - писал современник. 

Герои и жертвы. Семья Алексея Алчевского (сидит слева) была хрестоматийным примером национальной буржуазии, сочетающей бизнес с развитием украинской культуры, образования, общественной жизни

Приближение мирового финансово-промышленного кризиса начала 1900-х Алчевский почувствовал заранее. Он и его партнеры видели выход в том, чтобы выпустить облигации и разместить их в Бельгии, трансформировав краткосрочные долги в долгосрочные. Также они решили обратиться к правительству с просьбой разместить государственный заказ на Донецко-Юрьевском заводе. Для этого требовалась санкция правительства, но министр финансов Сергей Витте отказал Алчевскому по всем пунктам. Формальным основанием для этого стали слухи о якобы колоссальных махинациях и хищениях в харьковских банках Алчевского, которые активно распространяли в деловых кругах. В своих мемуарах Витте так и написал, что решил не поддерживать бизнесмена, который «скомпрометировал себя». Финал этой истории общеизвестен: 7 мая 1901 года Алчевский погиб под колесами поезда на Царскосельском вокзале Петербурга, а перед тем отправил телеграмму в Харьков, в которой просил прощения за то, что «сгубил стольких людей».

Однако считать это самоубийством прогоревшего авантюриста не стоит. Во-первых, официальную версию полиции не подтвердила церковь: Алчевского похоронили на кладбище, а не за его оградой, как хоронят самоубийц. Во-вторых, исследователи оценивают долги Алчевского в 15 млн рублей, хотя стоимость акций его предприятий составляла 18 млн, а личное состояние - 30 млн. То есть в 1899 году речь шла о трудностях, но отнюдь не о крахе. И в-третьих, шум о банковских махинациях наконец оказался обычной кампанией по дискредитации Алчевского, которую организовали в рамках рейдерской атаки.

В 1903-м начался судебный процесс над членами правления Харьковского земельного банка, которых приговорили к 1,5-3,5 лет в исправительных арестантских отделениях. Мария Любарская-Письменная, супруга одного из подсудимых, развернула активную борьбу за справедливость, которая длилась три года. В конце концов благодаря огласке Витте был вынужден подать императору Николаю ІІ доклад, в котором признался в неадекватности своих решений по харьковским банкам и признал, что «в действиях членов правления отсутствовало преступление». Фактически, воспользовавшись кризисом, правительство уничтожило бизнес-империю Алексея Алчевского и его самого.

Какими были мотивы власти, однозначного ответа исследователи не предлагают. Но прослеживается логика Российского государства. Во-первых, Алексей Алчевский стал слишком независимым: в отличие от большинства донбасских промышленников, он не хотел сидеть на крючке госзаказов и искал себе места на рынке. Во-вторых, иностранные промышленники вроде Джона Юза были на украинской территории лишь колонистами, которые зарабатывали здесь деньги, а семья Алчевских была драйвером национального развития восточной Украины.

Алексей Алчевский возглавлял харьковский центр «Громады», его жена Кристина активно развивала школы, а дочь Кристина уже дружила с Николаем Михновским и вместе с ним распространяла самостийницкие идеи среди харьковского студенчества. Первый в Украине памятник Тарасу Шевченко появился в 1898 году именно на территории поместья Алчевских. Фактически Алчевские принадлежали к буржуазии, готовой и экономически, и ментально стать независимой от Российской империи. И поэтому империя - возможно, на чисто интуитивном уровне - уничтожила Алчевского. 

Победа традиций. Арест Михаила Ходорковского и расправа над остальными олигархами ельцинского призыва была не только переделом ресурсов в пользу путинского окружения, но и возвращением России к цивилизационной норме, которая не предусматривает существования прослойки независимых и влиятельных собственников

После окончания судилища правительство без проблем разместило заказ на железнодорожные рельсы на Донецко-Юрьевском заводе, а Государственный банк выдал щедрый кредит Харьковскому земельному банку. Главными же бенефициарами разгрома Алчевского стал клан российских банкиров-старообрядцев Рябушинских. Операцию по рейдерскому захвату Харьковского земельного банка - далеко не первого на их счету - они начали еще при жизни Алчевского, который имел неосторожность брать у них кредиты, а после его смерти при содействии правительства довели дело до конца.

Миллиардеры-распорядители

Уничтожение института собственности большевиками не было для России такой уж сенсацией. И относительная легкость, с которой коммунисты воплощали свои замыслы, объясняется не только эффективностью их пропаганды и террора, но и отсутствием частнособственнической традиции, укоренененной в культуре, а также политических и экономических институтах России. Достаточно вспомнить, что в 1928 году более 90% пахотных земель России находилось в общинной собственности, то есть были по-своему коллективизированы. Советское общество, особенно в постсталинскую эпоху, охотно принимало западные веяния и пыталось копировать тамошние образцы мещанского счастья. Причаститься благ накопления и потребления пыталась и номенклатурная элита, но так или иначе все советские люди были только пользователями государственных милостей, которые не имели в собственности даже собственных домов.

После распада СССР в России начался период «дикого капитализма», локомотивами которого считали олигархов. На самом деле их происхождение капитализма касалось очень мало. Ключевым в их возникновения стал 1995 год, когда администрация Бориса Ельцина оказалась перед серьезными трудностями с переизбранием своего шефа на второй срок. Тогда банкиры Владимир Потанин, Михаил Ходорковский и Александр Смоленский предложили властям свою поддержку в объеме $1,8 млрд под залог акций крупнейших предприятий страны.

О том, сможет ли государство выкупить предприятия, речи вообще не было. Фактически, это была «приватизация на заказ», поскольку залоговые аукционы были формальностью и не предполагали реального соревнования. Как следствие, в России сформировался пул олигархов, среди которых, кроме уже упомянутых, самыми известными были Борис Березовский, Михаил Фридман, Петр Авен, Владимир Гусинский и некоторые другие. После переизбрания Ельцина олигархи чувствовали себя так уверенно, что в 1998 году Смоленский спокойно рассказывал журналистам о создании неформального «экономического политбюро» при президенте.

Но эта «семибанкирщина» продолжалась недолго. Уже в 2000 году Гусинского арестовали. Олигархи попытались написать коллективное письмо с требованием отпустить «бизнесмена», но влияния на путинских силовиков они уже не имели. Когда Гусинский согласился продать «Газпрому» свой медиахолдинг, его отпустили на Запад с условием не возвращаться в Россию. Смоленский в 2003 году продал свой холдинг «ОВК» Потанину и отошел от дел. Сегодня экс-банкир живет в Вене, а в 2019 году стало известно, что он лишился последних объектов недвижимости в Москве. Березовский уехал из России в 2000 году, потерял большинство своих доходов, и в 2013-м его, вероятно, убили - обнаружили повешенным в собственном доме неподалеку от Лондона. Роман Абрамович, бывший протеже Березовского, вовремя продал свои активы «Газпрому» и избежал конфликта с Кремлем и с тех пор добросовестно соблюдает субординацию. Причины его дисциплинированности очевидны: у него перед глазами был пример Ходорковского, которого арестовали в 2003 году и на свободу он вышел ровно через 10 лет, после чего уехал из России. Банкротом Ходорковский не стал, однако его влияние на родине уже несущественно. Фридману и Авену («Альфа-групп») удалось сохранить бизнес, но никаких политических амбиций они, конечно, не обнаруживают.

Из участников «семибанкирщины» лучше прочих чувствует себя Потанин - нынешний президент холдинга «Интеррос» и компании «Норникель», который относится к пулу приближенных к Путину миллиардеров. Однако никакого «экономического политбюро» они создать уже не могут. Новую структуру отношений российской власти с олигархами характеризует заявление миллиардера Олега Дерипаски, владельца компании «РусАл», которое он сделал еще в 2007 году. «Если государство скажет, что мы должны отказаться от компании, мы откажемся.

Я не отделяю себя от государства», - заявил он журналистам. Миллиардеры из путинского пула - это не владельцы активов, а только распорядители, которых назначила власть. То есть Россия вернулась к своей цивилизационной норме, когда собственность концентрируется в руках тех, кому принадлежит власть. Отсюда - и российский авторитаризм, на который автоматически запрограммировано любое государство, в котором право собственности подменено «условным владением».

Максим Вихров,  опубликовано в издании  Тиждень