Письмо Сахарову. Это были тонны писем: мольба и благодарность, хула и похвала

31 мая 2021

987

Письмо Сахарову. Это были тонны писем: мольба и благодарность, хула и похвала

Коллективных и частных, со столбиками подписей и вовсе без них. Мольба и благодарность, хула и похвала. И так до последних его дней. И даже потом ... Вспоминает  Новая газета.

«Десятки раз я слышал:

“Вот напишу академику Сахарову! Поеду в Москву к академику Сахарову!”

И адреса-то человек не знает. Да, может, и знал бы — не поехал. Русский человек и в жалобную-то книгу не пишет. Душу отведет, востребует книгу, а писать не станет…

Новости по теме: Мутировавший коронавирус из Британии добрался до Китая

Тут важно другое. Появилось ощущение новой инстанции. Раньше было что? Партком? Где сидят знакомые лодыри и демагоги? Местком? Где те же лодыри и демагоги бегают шестерками перед начальством? Милиция, прокуратура? Да разве они защитят? От них самих защита требуется…

Вот и раздается повсюду:

“Напишу академику Сахарову!”»

Сергей Довлатов, «Новый американец»

…Адрес узнавали, писали, звонили. Ждали в подъезде, заталкивали толстые конверты в почтовый ящик. Многие сотни писем, сотни посетителей! Тысячи просьб о помощи и горестных историй — далекому незнакомому академику в Москву.

А еще были тонны гневных писем. Коллективных и частных, со столбиками подписей и вовсе без них. Мольба и благодарность, хула и похвала. И так до последних его дней. И даже потом.

«Уважаемый тов. Сахаров!

Убедительная просьба сообщить, существуете ли Вы вообще…»

(Афанасьев И.М., Самарканд)

Доктор физико-математических наук А.Д. Сахаров, трижды Герой Социалистического Труда, лауреат Сталинской и Ленинской премий, двадцать лет был засекреченным и охраняемым. Его имя и то, чем он занят в КБ-11, не было известно никому, кроме коллег по атомному проекту и кураторов в высшем руководстве страны.

Это был научный рай по-советски: обособленный и герметичный, с могучей концентрацией ума и таланта — собраны сильнейшие физики, — при полной интеллектуальной свободе, что и делало возможным гениальные изобретения… Но — за колючей проволокой.

Даже внутри зоны рая все шифровалось: от имен ученых (корреспонденция для Сахарова приходила на имя А. Степанова, в двойных конвертах) до названий элементов (в отчетах было запрещено употреблять «нейтрон», «торий», «уран» и пр.; плутоний, например, именовался «аметилом»). Рабочие записи — на учтенных листах бумаги — в конце дня складывались в чемодан, опечатывались и под расписку отдавались в секретный отдел КБ-11.

Однажды начальник этого отдела спросил Сахарова, какие из документов спасать в первую очередь при чрезвычайной ситуации? Тот ответил, что в первую очередь нужно спасать ученых и их семьи, а документов они напишут сколько угодно…

Впервые его фамилия появилась в печати в 1953 году — в «Правде», «Известиях» и «Литературной газете». Разумеется, без фото и уточнения, за что именно 32-летний ученый сразу стал академиком, минуя ступень члена-корреспондента.

…В 1966 году Владимир Кириллин, председатель Госкомитета Совмина СССР по науке и технике, предложил Сахарову, тогда еще сотруднику объекта, написать статью на футурологическую тему для сборника «Будущее науки». Редакция попросила А.Д. прислать его фотографию: все публикации предварялись снимками авторов. Академик текст предоставил, а насчет фото ответил, что, вероятно, нужно получить разрешение «в системе Славского» (в Министерстве среднего машиностроения — так называлось атомное ведомство). Телефон министерства, которое не значилось ни в одном справочнике, как-то нашли. Оттуда ответили: не рекомендуем. «Но ведь статью Сахарова вы не запрещаете? И что же, двадцать три автора будут с портретами, а один — без?» — «Не рекомендуем». Чтобы отсутствие фото было не столь явным, в редакции решили обезличить еще какого-нибудь ученого: им стал футуролог Бестужев-Лада, совершенно не секретный.

Свободный радикал и мирный атом

Новости по теме: Рецидивист и казнокрад Павел Барбул сушит сухари

С середины 60-х Сахарова начали узнавать в иных средах. Через знакомых приходила запрещенная литература и звучали сюжеты, о которых не вещала программа «Время». Пятого декабря 1966 года, в День Конституции, он впервые принял участие в молчаливой демонстрации в защиту политзаключенных у памятника Пушкину — накануне нашел в почтовом ящике московской квартиры конверт без адреса. Как и было условлено, ровно в 6 вечера пришедшие сняли шляпы. Сахаров тоже. Помолчали. Андрей Дмитриевич на площади никого не знал, кроме Александра Сергеевича. Академик подошел к памятнику и громко прочитал строфу на постаменте:

«И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я свободу

И милость к падшим призывал».

Потом Сахарову сообщили, что его «выходка» была заснята сотрудниками КГБ и пленка демонстрировалась высшему руководству. Так субъект охраны стал объектом наблюдения, а потом и слежки — пожизненной.

Но что делать, если потребность в свободе и справедливости — это тоже пожизненно? И что делать, если ничего нельзя сделать?

Можно — сказать. Он и говорил — при любой возможности. Или просто был там. Участники диссидентских процессов конца 60-х — 70-х годов отмечали, что одно присутствие А.Д. на суде (даже рядом, ибо внутрь, как правило, не пускали) придавало всему иное звучание.

«Защищая права человека, Сахаров искупал вину за создание водородной бомбы» — довольно живучее клише, пытающееся объяснить строение вселенной с помощью пачки «Беломора»…

Андрей Дмитриевич изначально был человеком высокого нравственного чувства. Видя разрушительную мощь созданного им оружия и зная о последствиях испытаний (в 1955 году под Семипалатинском погибли солдат и маленькая девочка — эта вина осталась в нем на всю жизнь), он задумался об ответственности науки перед человечеством. Его волновали и вопросы демократии, диктатуры, дегуманизации, голода и «экологического самоотравления», свободы слова и мысли. После долгой, глубокой внутренней работы (на фоне известий о Пражской весне) и вызрели к 1968 году его «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» — позитивная программа развития страны и мира.

Как всякий нормальный Дон Кихот, он выбрал прямой путь: отправил эссе Брежневу. Его прочли, но ни ответа, ни приглашения к разговору, ни общественной дискуссии, конечно, не случилось.

Работа попала в самиздат и была опубликована за рубежом.

— Почему Вы решили печататься за границей? — спросил Сахарова коллега-физик.

— Я решил обратиться к тем, кто готов меня слушать.

Текст вышел на 17 языках общим тиражом свыше 18 миллионов экземпляров. Больше тиражи были только у Библии и цитатника Мао Цзэдуна.

Там Сахаров был услышан — ему написали из Великобритании, Норвегии, Швейцарии и Франции. Добрались несколько писем из США: статья вызвала воодушевление, спасибо автору; одна адресантка прислала «фантастический научно-художественный рассказ»; житель Вермонта попросил автограф. Представительница американской религиозной организации написала об абортах у еврейских женщин и просила инициировать дискуссию на эту тему. Датский скульптор благодарил Сахарова за публикацию, хотел бы встретиться. Восхищенный эквадорец сообщал, что очень поддерживает академика и просит помочь его сыну продолжить учебу, желательно в СССР. Житель ЮАР высказывал уважение, говоря о неполадках в советском строе, трудностях и «двуличии коммунизма». Один израильтянин был воодушевлен идеями ученого, но мир без войны не считал реальным. Мексиканец прислал открытку с добрыми словами.

Здесь тоже пошла реакция — не на суть «Размышлений», а на своеволие и дерзость академика. Как?! Без печатей, цензуры и высочайшего одобрения? И главное — где!

Такому не место в советском раю. Сахаров был отстранен от работ на объекте.

Он вернется в ФИАН — Физический институт Академии наук, где проработает до последних дней.

Физик-теоретик и правозащитник-практик

В 1970 году три физика — Сахаров, Чалидзе и Твердохлебов — создали Комитет прав человека. Независимую «творческую ассоциацию». Сообщение об этом появилось в самиздатской «Хронике текущих событий». Среди целей Комитета — «изучение специфики этой проблемы [прав человека] в социалистическом обществе; правовое просвещение».

Неслыханно.

Неслыханно!

«Сегодня ночью я услышал сообщение “Голоса Америки” о создании Вами Комитета прав человека. Я хотел бы познакомиться с принципами будущей работы этого комитета и порядком вступления в него.

Немного о себе: я учусь на пятом курсе Новосибирского института геодезии, аэрофотосъемки и картографии, стремлюсь понять и осмыслить все происходящее».

(Голядкин А.А., Новосибирск)

«ПРИВЕТСТВУЮ ВАС КОМИТЕТ ГОТОВ ОКАЗАТЬ КОМИТЕТУ МАТЕРИАЛЬНУЮ ПОМОЩЬ РАБОЧИЙ = КАЛАШНИКОВ»

«…В нашей жизни, конечно, много хорошего. Но все это омрачает произвол и беззаконие, которые творят местные власти в отношении простых людей… С нами могут сделать ВСЕ что угодно. Поэтому я считал себя в этом смысле совершенно бесправным… Ваш Комитет — большая надежда для всех честных людей».

(Кочегар, г. Советская Гавань)

Пошли письма — на имя Сахарова в ФИАН и Академию наук.

Открылась картина широкая и мрачная. Люди писали с отчаянием и надеждой. Просили совета, но больше — вмешательства в их дела, иногда — материальной помощи, совсем редко — встречи с Брежневым.

Калибр проблем и бед был различен, но чувство незащищенности — общим для всех.

Пенсионерка из Батуми просит передать Косыгину жалобу на маленькую пенсию. Инвалида из Урюпинска незаконно сняли с I группы. Фронтовик из Ленинграда просит помочь восстановить звание Героя Великой Отечественной войны. «Великий славянский поэт Грабун» — против убийств и насилия, просит защитить тех, кто выступает против колхозов. Художнику из Тольятти не позволяют выставлять картины. От крымских татар — просьба обратить внимание на их проблемы. Осужденной в Харькове вынесли несправедливый приговор. Жителю Москвы мешают хулиганы под окнами, просит помочь «установить тишину». Мужчина из Липецка жалуется на семью и просит вытребовать деньги с сыновей. Произвол на работе в отношении жительницы Заполярья, жалобы на тяжелые условия труда. Из Харьковской области — просьба выслать научную литературу по физике. Философ из Рыбинска пишет о несправедливом отношении к его рукописям. Житель Феодосии уволен по политическим мотивам. Верующие из Гродно умоляют помочь им вернуть костел. Студент из Элисты посылает свою статью о студенческой подготовке к педагогической деятельности, просьба помочь опубликовать. Жена заключенного из Черкесска рассказывает об угрозах ее мужу. Изобретатель из Донецка придумал двигатель, но никто не принимает заявку. Житель Эстонии, этнический немец, жалуется на травлю. Житель Ташкента просит помочь грекам, высланным из Крыма.

Поступали в адрес академика и самодовлеющие, скажем так, материалы: трактат «Когда проснется разум» (Бобров, Тульская обл.); прогноз численности населения в СССР к 2020 году (доцент Смирнов, предполагает 415 миллионов), он же — о новом варианте таблицы Менделеева; физические гипотезы о Солнце (Ибрагимов, Казахская ССР); «Учение о метанаучном и общенаучном тавтодиалогическом методе и тавдодиалистическом мировоззрении» (Народная академия наук); «О телепатии» (Жарков, Рязань), приложено подтверждение свидетеля Попова о повторении Жарковым опытов Мессинга.

Поздравления. Приглашение в Тобольск. Стихи. Вопросы бригады электриков из области теоретической физики. Схема летающего велосипеда.

Некоторым авторам, особенно на первых порах, Сахаров отвечал. Один из корреспондентов, студент из Ижевска, через несколько лет прислал академику свой диплом об окончании механического института и некую схему на фотобумаге.

«Без Вашего участия в моей судьбе я не получил бы диплом инженера, а без диплома — соответственно, не был бы допущен к разработке перспективного автомобиля. Так что считайте себя, пожалуйста, соавтором этой схемы».

Отдельная большая категория посланий — от людей, желающих уехать из страны. Как правило, по мотивам религиозным и национальным. В Канаду, США, Израиль и пр.

«Заранее прошу прощения за то, что отнимаю Ваше время, которое, я уверен, Вам дорого…

Я по национальности немец. Вот уже скоро 10 лет я добиваюсь того, чтобы мне была предоставлена возможность выехать в Германию… И добиваюсь я этого по мотивам, которые далеки от политических: стремление немца в Германию никого не должно удивлять…

Но то, что насильно удерживают тех, кто хочет уехать, более чем непонятно. Ведь Советское государство торжественно обязалось придерживаться Всеобщей декларации прав человека, в которой, в частности, говорится: “Каждый человек имеет право покидать любую страну, включая свою собственную…”»

(Розенау В.Д., Алтайский край)

Отметка на конверте — «Ответ послан».

Очень много писем — от узников психиатрических больниц.

«…По ложному обвинению клеветника я был схвачен всемогущим КГБ и обвинен в антисоветской деятельности за то, что написал поэму, не отвечающую нормам и установкам партии.

Жду не дождусь возвращенья —

Грусть в опустевшем лесу,

Господи, дай мне терпенья,

Крест до конца донесу…

Это стихотворение враждебно нашему общественному строю только потому, что я обращаюсь не к партии за помощью в горькие минуты, а к Богу.

…Одного больного закололи насмерть всемогущим аминазином. К бесчеловечности и издевательствам врачи настолько привыкли, что это стало их обыденным делом».

(Ершов Н., Воронеж)

«Попав в псих. б-цу, я поразился, увидев там много вполне здоровых людей… Одни попали из-за того, что хотели проникнуть в иностранные посольства, другие за фарцовку, третьи поссорились с начальством у себя на работе, а один инженер за то, что написал красками на Манеже «Мир в ООН». Я не знаю, что это значит.

Пролежав несколько дней в больнице, я узнал много нового, о чем раньше не знал. Узнал, что у нас есть инакомыслящие, и поразился, как несправедливо над ними расправляются. От этих людей в больнице я узнал и Ваше имя.

Я прошу Вас, уважаемый Андрей Дмитриевич, вступите в мою защиту и помогите мне получить свободу».

(Москвин М., Москва)

Сахаров участвовал во многих делах, связанных с психиатрическими репрессиями. Исход был малопредсказуем, но он пытался помочь. Вот жила одна поэтесса. Красавица, 29 лет, стихи в газетах и песнях на радио, три сборника, перспективы. Потом — от тонкости ли душевной, жгучего идеализма, кто знает? — два критических письма в ЦК КПСС о положении женщин. Книги из продажи изъяли, работать не позволили.

Тогда поэтесса решила отказаться от советского гражданства. Такое не прощается. Однажды к дому подъехала скорая, которую никто не вызывал. На глазах у маленького сына и матери-инвалида санитары скрутили молодую здоровую женщину и увезли.

В Архиве Сахарова есть черновик его обращения к главврачу той больницы, в Союз писателей и Министерство здравоохранения: «Озабочен психиатрической госпитализацией…» Несмотря на заступничество академика и письма ее матери в ЦК и КГБ, поэтессу не выпустили.

За двенадцать лет в психушках, а было их несколько в разных городах, к ней применяли, вероятно, весь могучий арсенал. Это чувствуется в письмах — не в почерке, но в слове. Длинные, путаные, местами неприятные, полубредовые послания, пришедшие из больницы за несколько лет до ее смерти, — последний отсвет гаснущего сознания. Больше — ни строчки.

41 год. Место смерти неизвестно.

В мемуарах Сахаров — вероятно, из деликатности — не называет ее фамилии. Не стану и я.

Письмо Сахарову от заключенного. Фото: Виктория Чуткова / архив А. Д. Сахарова

Огромная доля писем — от заключенных или их родственников: судебные ошибки, предвзятое разбирательство, пытки на следствии, произвол в тюрьмах и лагерях, невозможность добиться соблюдения прав, бесполезность обращений в прокуратуру, просьбы уменьшить срок… А.Д. не мог не откликаться. Вместе с коллегами по Комитету готовил исследования и доклады. Ходатайствовал, составлял обращения в Верховный Совет — в том числе об отмене смертной казни (как когда-то его дед (Иван Николаевич Сахаров — известный юрист, адвокат, один из редакторов-составителей сборника «Против смертной казни» (1906 г.)), направлял аналитические записки высшему руководству. И потом звонил в аппарат Брежнева — получены ли?

За всю жизнь Сахаров подписал более 1200 правозащитных документов.

Обычный физический процесс: капля точит камень — не силой удара, но частотой падения.

Письмо бывшего участкового врача. Фото: Виктория Чуткова / архив А. Д. Сахарова

Нобелевский отщепенец

Сахаров писал, что в детстве был болезненно неконтактным мальчиком, а долгие годы домашнего обучения усилили его замкнутость. Значительную часть жизни, в секретном КБ-11, он провел на госбезопасном расстоянии от простых людей: охрана и контрразведка ограничивали его контакты. Спецпропуск, спецсвязь, спецтранспорт… И, наконец, по научной привычке оперировать большими категориями А.Д. чаще думал о человечестве в целом, чем об отдельном человеке.

А тут он возник. Конкретный человек с очень конкретной бедой. Отдельно стоящая единица. Их были десятки и сотни, но — единиц.

И Сахаров повысил свою человеческую валентность. Сидел на кухне, слушал незнакомых людей, видя за единицей — множество, за частностью — общий закон, точнее — беззаконие. А жалобы были все те же, что и в письмах: невозможность уехать, произвол в тюрьме, преследование за инакомыслие. За несколько лет Комитет изменился, поредел, но А.Д. — был, и представление людей о нем как народном заступнике только укрепилось.

Ходил анекдот:

— Слыхал? Водка скоро подорожает.

— Неее, Сахаров не позволит.

Люди шли и шли. В квартире на Чкаловской, где жили Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна, дверь не запирали.

В 1973 году академик опять совершил возмутительное: дал интервью о положении в стране. И не просто журналисту, а иностранному. А потом еще одно. И понеслось — в лучших традициях травли: публикации центральных газет («Правда», «Литературка», «Труд», «Известия»), коллективные письма видных деятелей — от ученых до композиторов, а также послания рядовых граждан в жанре «не читал, но осуждаю».

Коллектив почтальонов выводит академика на чистую воду. Фото: Виктория Чуткова / архив А. Д. Сахарова

Кампании против академика (и в 1975-м — Нобелевка, и в 1980-м — критика войны в Афганистане, и в 1983-м — статья на Западе) всегда были управляемой цепной реакцией, запускаемой сверху. Но поскольку большинство граждан действительно верили всему, что слышали из официальных источников, то реакция была, продолжая физическую метафору, самоподдерживающейся.

«В угоду антисоветчикам», «ряд заявлений, порочащих…», «заодно с врагами», «трубадур антикоммунизма», «грубое искажение советской действительности», «глубоко чуждый», «идейно един с милитаристскими и реакционными кругами», «духовный отщепенец», «поставщик клеветы», «орудие враждебной пропаганды…» — голосила советская пропаганда. Воспитанный в шаблонах этой риторики, человек всегда был готов к обороне, отражению натиска и провокаций, поиску шпионов, уничтожению врагов, борьбе с или за, а также чему-нибудь глубокому — негодованию, возмущению или скорби. Буржуинская премия — прекрасный повод.

«Господин Сахаров!

…С глубочайшим сожалением и возмущением узнал о том, что Вам присуждена Нобелевская премия Мира. Еще большее возмущение у меня вызвало то, что Вы, господин Сахаров, не отказались от нее.

Позвольте спросить, за что Вам присуждена премия Мира?! За поддержку кровавой хунты в Чили?! За кровь десятков и сотен тысяч чилийских патриотов?! За то, что Вы в одной упряжке двигаетесь с этим еврейским архиреакционером-сенатором Джексоном?! Присуждение Вам премии Мира — это глумление над Миром, это очередная политическая и идеологическая провокация…

Если же у Вас есть хоть немного чувства долга перед Родиной, которая Вас вскормила, дала Вам образование, работу, Вы должны отказаться от премии».

(Инженер Пешкичев В.А., Сургут)

Для церемонии вручения Нобелевской премии Елена Георгиевна заказала у портного парадный костюм для А.Д. Когда стало понятно, что его не выпускают, а она может поехать, попросила перешить пиджак для нее. В нем Елена Боннэр и вышла на трибуну в Осло в декабре 1975 года.

…Что делать, когда ничего нельзя сделать? Можно — сказать.

С нобелевской трибуны прозвучали фамилии советских политзэков.

«…Я не мог назвать всех известных мне узников за неимением места… Но я всех подразумеваю мысленно и всех не названных явно прошу извинить меня. За каждым названным и не названным именем — трудная и героическая человеческая судьба, годы страданий, годы борьбы за человеческое достоинство»

(из Нобелевской речи А.Д. Сахарова, зачитанной Е.Г. Боннэр).

Он не мог, как ни желал, освободить их, но мог дать свободу их именам.

Горький, Сахарову

Они думали, что, ссылая Сахарова в Горький, добьются тишины, но он лишь убавил звук и сменил частоту. Продолжал думать и писать, а Елена Георгиевна вывозила тексты в Москву. За четыре года (пока и ее не сослали) — сто ходок туда-обратно.

Они думали, что уничтожат в нем ученого, но он физики не бросил. Напротив: теперь ничто не отвлекало. Изредка, по согласованию с надсмотрщиками, бывали коллеги из ФИАНа.

Они думали, что победили. Натянули проволочку, замкнули контур. Обложили запретами. Прослушка, слежка. Но что значат границы, если внутри — вселенная?

«Уважаемый Андрей Дмитриевич!

Пишу, чтобы выразить Вам свое уважение и моральную поддержку… Что можно сказать о людях, которые подвергают гонениям человека, являющегося гордостью своей страны? Пройдут годы, и о них будут вспоминать так же, как сейчас вспоминают о тех, кто когда-то не давал жизнь Пушкину и подвергал гражданской казни Чернышевского…

Слушая по «Голосу Америки» чтения Ваших трудов, я понял, насколько Вы честный и бескорыстный человек и чего стоят клеветнические выпады против Вас в печати и по телевидению.

Вы имеете двойные заслуги перед Родиной, в предательстве которой Вас обвиняют, как ученый и как объективный критик существующего в ней строя. Ибо нет ничего хуже, чем когда в стране некому объективно вскрыть недостатки ее общества.

Извините, что побеспокоил Вас своим письмом. Желаю Вам крепкого здоровья и всего самого наилучшего».

(Павел, Краснодар)

До 1983 года почта города Горького не переживала такого изумления. Вдруг в июле повалили письма. Иногда без индекса и без адреса: просто «Горький, Сахарову».

Андрей Сахаров в 1988 году. Фото: Олег Власов / ТАСС

Со всего Союза, а некоторые даже из-за границы. И в прежние времена случалось — ну по сто в год, по двести, максимум — штук 400, как в 80-м, когда академика сослали. Но чтобы две тысячи за месяц? Ящик бесполезен — мешками таскали, умаялись все.

Что опять выкинул этот гнусный поставщик клеветы?

Академик Андрей Дмитриевич Сахаров, как всякий порядочный ученый, счел необходимым обсудить с коллегой, американским физиком Сиднеем Дреллом, важнейший для мира вопрос — опасность термоядерной войны. Написал открытое письмо, Е.Г. его вывезла, в США опубликовали в научном журнале. В любой нормальной стране это было бы поводом для многоголосого обсуждения. Но СССР — не место для дискуссий, Сахаров опять что-то там разжигает. Пропагандистская схема прежняя: письмо четырех академиков в «Правде» — коллективные письма etc. Почта Горького захлебнулась.

«Вначале мы их читали, на несколько из них Андрей ответил, но очень нервничал. И однажды, когда с почты принесли очередную пачку (их приносили сотнями), я сказала: «Все, уже достаточно общения с народом». И стала нераспечатанными складывать их в большой ящик. Ящик выволокла на балкон, где они простояли до нашего возвращения из Горького. Так они и переданы мной в московский Архив Сахарова. Желающие могут ознакомиться»

(Е.Г. Боннэр, «Постскриптум»).

Я кое с чем ознакомилась. Верно, многие послания читать неприятно, даже противно, а цитировать — скучно в силу шаблонности риторики. В 83-м она почти та же, что и в середине 70-х (см. выше), с поправкой на реалии — там ярость за Нобелевку, тут — «за ядерную войну».

А каково все это писать? Вот белый лист. В клеточку, линеечку — не суть. Незапятнанный. Можно оставить его таким. Можно нарисовать солнышко или накарябать, если придумал что. Стихи, признание в любви, молитву, схему «слойки», теорию квантовых струн. А можно — пасквиль.

Все имеет память, особенно бумага. Какими мы хотим, чтобы она нас запомнила?

«Дорогой А.Д.!

Знайте, что в Ленинграде есть семья, которая Вас любит, гордится Вами, постоянно тревожится и думает о Вас.

Эвелина Богдановна (бабушка)

Наташа (мама)

и Машенька (4 г. 4 мес.)

Очень хотим, чтобы Вы были здоровы, здоровы, здоровы».

«Если Вы уедете за границу, то не беспокойтесь, Ваше дело здесь не заглохнет. Спячка кончается.

[Приписка на обороте]

Милиция! Или КГБ!

Письмо вы обязаны пропустить! Закон на нашей стороне».

(Семья Киреевых, Молдавия)

«Бога ради извините за это нескромное вторжение в Вашу жизнь, но так уж сложилось, что не думать о Вас нельзя, тревога за Вас беспрестанно терзает сердце и стыдно за бессилие… Конечно, все, простите, большинство здесь запугано, но правда начинает доходить до сознания даже тех, кого одурачивают беспрерывно.

Я практически изолирована от общества, живу в мире нереальном, читаю почти только на французском; о событиях в мире узнаю только из французских газет и журналов. О Вас отзываются с восхищением, Ваше имя на устах.

Вас должно утешать то, что столько людей мысленно с Вами, что Вы для них свет, совесть, правда.

Я желаю Вам от всего сердца здоровья, здоровья, не знаю как, но держитесь!.. Как говорят французы, bon courage!»

(Лаврова И., Москва)

Через три года Сахаров вернется из ссылки, а еще через два с половиной станет народным депутатом.

Когда-нибудь терпеливый исследователь, прочтя разом все 14 с лишним тысяч писем, что хранятся в Архиве Сахарова, опишет — подробно, в красках, с цитатами и ссылками на контекст эпохи, — как менялся язык, темы, настроения, образы и мечты. Как заблуждалась и прозревала страна — от полной слепоты и глухоты до острого зрения и чуткого слуха, уловившего, наконец, слова тихого упрямого академика, говорившего ей в полный голос, какая она должна быть.

—

Виктория Чуткова,  опубликовано в издании Новая газета