Даниэлла Янг: Я сбежала из секты. Но от самой себя не убежишь

23 мая 2021

1866

Даниэлла Янг: Я сбежала из секты. Но от самой себя не убежишь

Мне было 14, когда мне впервые разрешили посмотреть телевизор. На экране разлетались стекла, корежило металл, в небо поднимались языки пламени. Самолет сбил башню в Нью-Йорке. Вся страна застыла, в ужасе наблюдая, как люди выпрыгивали из окон на встречу верной смерти, пока рушились знаковые сооружения. Террор окутал нацию.

Начинался Апокалипсис?

Теракты 11 сентября шокировали всех, но для меня более шокирующим было то, что в нашем доме включили телевизор, и изображение из внешнего мира просочилось в наше закрытое общество. Наш Пророк всегда предсказывал, что Америка, Вавилонская Блудница, ощутит гнев Божий, и нашел в падении башен тому подтверждение. Но даже ради этого включать телевизор было неслыханно.

Я родилась и выросла в стенах коммуны религиозного движения «Дети бога». Моя мама, тоже выросшая в этой секте, родила меня в 15 лет на Филиппинах, где жила вдали от своих родителей и моего отца, но всегда окруженная кем-то из культа. Отец состоял в другой коммуне, в другой стране, был женат на другой женщине.

Новости по теме: Мутировавший коронавирус из Британии добрался до Китая

К 14 годам я ни разу не была в школе, мне не позволялось читать ничего, кроме Библии Короля Якова (перевод Библии на английский язык, выполненный под патронажем короля Англии Якова I и выпущенный в 1611 году — прим. Newочём) и религиозных текстов нашей секты. Я никогда не играла в спортивные игры и даже не могла похвастаться регулярными прогулками в одиночестве.

Члены секты верили в Иисуса, любовь, братство и в надвигающийся Апокалипсис, в котором мир погибнет от пожара и обратится в пепел. «Дети бога» были частью «Движения Иисуса» конца 1960-х годов, и большинство её первых членов пришли из хиппи. За 40 лет существования ее лидер провел своих беспрекословных последователей через тернии религиозной проституции, физического и сексуального насилия над детьми и разных форм религиозной изоляции и экстремизма, заверяя их, что они являлись «истинными» посланниками бога.

Четыре поколения женщин в моей семье были завербованы Дэвидом Бергом, называвшим себя «Пророком последних дней». Моя прабабушка пожертвовала этому «новому религиозному движению» деньги и землю. Ее дочь пошла ва-банк, пожертвовав своей свободой и свободой своих дочерей и впоследствии внучек, чтобы построить «Истинную божью армию конца света». 

11 сентября мы остановились в Сан-Диего на пути между Мексикой и Бразилией. Помню, как застыла на месте, увидев по телевизору хаос, разруху и смерть. Хотя у всех нас было американское гражданство, мы всегда считали США страной, слишком порочной для жизни. Последующие несколько недель наши лидеры твердили, что 11 сентября стало ниспосланной на Штаты божьей карой за все ее ошибки и — самое главное — за отрицание Пророка последних дней. Я не была в этом уверена. 

Люди называли «Детей бога» культом, но мы не принимали такого титула. Считалось, что нам промыли мозги, но в это я никогда не верила. Члены секты второго и третьего поколения, как я, например, были интеллигентными, веселыми, оживленными подростками, которым нравилось петь, танцевать и возносить господа. Мы могли убедить любого в истинности Библии — нам часто приходилось делать это на улицах, когда мы просили милостыню и вербовали прохожих. Поговаривали, что мы подвергались насилию. Да, это так, но с самого детства нас учили, что избиения — это проявление божьей любви, как и периоды принудительной изоляции, которые были призваны приблизить нас к Иисусу. Сомневаться в словах Пророка было не принято. Он учил нас, что секс — это не грязно, будь он в браке, вне брака и даже с детьми, а мы внимали и верили. Осознавая, что мир может не понять наших верований, мы целенаправленно изолировали себя от общества. 

После терактов 11 сентября в новостях то и дело мелькали сообщения о предполагаемом психическом состоянии террористов — радикальных приверженцев религии. Слушая это, я стала понимать то, что не могла понять за годы тотальной изоляции: мы ничем не отличались от террористов, просто они были адептами другой разновидности религиозного экстремизма на международной арене. Я прекрасно могла понять этих людей, их полную приверженность идее, отстраненность и стремление окружить себя единомышленниками. Я даже могла понять их готовность пожертвовать своей жизнью. 

Когда я услышала, как «христиане» вокруг меня молятся, благодаря бога за его праведный гнев и наказание нечестивых, я поняла, что нужно выбираться из секты, пока экстремизм не разрушил меня изнутри. Я пообещала себе, что к 15 годам я сбегу. Я знала, это будет непросто. Я была сектанткой уже в третьем поколении: мои родители, бабушки и дедушки, тети и дяди — все были последователями этого культа. Но было несколько родственников, которые не состояли в «семье». Всю жизнь меня учили, что полицейские — наши враги, что школа учит неправде, что все американцы порочны. Никто из моих знакомых никогда не работал на нормальной работе, не жил один, не ходил в школу. Как я могла в одиночку начать обычную жизнь в 15 лет?

Мне нужно было залечь на дно, дождаться подходящего момента, продумать план. Поэтому я продолжала молиться и улыбаться. Я верила, что смогу выжить за стенами секты. Мне просто нужно было найти выход, и в конце концов мне в этом помог экстремизм. В автократии, где нет места разногласиям, где нельзя ставить под сомнение авторитет лидера, где за любое отклонение от правил грозит отлучение от церкви, мой путь побега вскоре стал ясен: мне не нужно будет сбегать, если я заставлю их исключить меня. Мне только нужно было приготовиться оставить всё и всех, кого я знала.

* * *

Сердце выскакивало из груди, мысли путались, когда я планировала свой первый акт неповиновения — тайком выкурить сигарету. Мне нужно было сделать что-то, что докажет мою независимость, мою способность самой принимать решения. Так как бог не наказал меня сразу, я осмелела. Во время вербовки в Мексике я уверяла всех, что не говорю по-испански (конечно, это была очевидная ложь). Когда меня оставляли присматривать за младшими, я сбегала на свидания с местными мальчишками среди ночи. Таким образом я быстро заработала репутацию проблемного подростка. Но самым крупным моим проступком стало желание учиться в школе.

Я знала, что лидеры обсуждали, что со мной делать. Я поняла это, когда ко мне стали подсылать «крутых» 20-летних служителей культа, чтобы те наставили меня на путь истинный. Обычно «проблемных подростков» быстро отлучали, это было обычным делом, но мои родители были известными последователями, а я оставалась самой старшей участницей секты третьего поколения. Они боялись, если станет известно о моем уходе из «семьи», сработает эффект домино.

Новости по теме: Рецидивист и казнокрад Павел Барбул сушит сухари

Я никогда не была близка с матерью, хотя технически прожила всю жизнь рядом с ней. Пока она работала и ухаживала за детьми, я жила в общежитиях с детьми моего возраста. Оставаясь наедине, мы обсуждали только темы, разрешенные в секте. Но время от времени она меня удивляла и учила думать по-другому. Когда мне было 3, я сидела за букварем, а она говорила мне: «Всё, что нужно тебе в жизни — чтобы кто-то научил тебя читать. Остальному ты сможешь научиться сама». Это оказалось прекрасным советом, так как, по сути, только чтению меня и научили. 

После того, как я произвела фурор, сбежав из коммуны, чтобы увидеться с обычными детьми, мама снова удивила меня. Мы с ней отправились на прогулку туда, где нас никто не услышит. Глядя сверху вниз на свои потертые кожаные сабо и одежду не по размеру, я призналась, что хотела сбежать, но испугалась неизвестности. Должна ли я остаться в Мексике, чтобы дальше служить культу? Это по крайней мере не так страшно, как США, средняя школа и самостоятельная жизнь. Она молча выслушала меня, затем крепко обняла, ее длинные русые волосы щекотали мою щеку. Она сказала: «Я уже обо всём позаботилась. Мне разрешили увезти тебя в Техас. Будет непросто, но ты умница, ты со всем справишься». В свои 30 лет с 7 детьми и 7 внуками, без образования и поддержки, без понимания самой себя, она хотела для меня другой жизни. Мне лишь оставалось решить, какой.

Когда я ушла, ворота коммуны захлопнулись для меня навсегда. Я оставила позади всё, что знала о жизни. Мои мать и отчим, за которого она вышла замуж, когда я еще была маленькой, благодаря своему высокому положению в культе выбили мне на путешествие немного денег. Родителям позволили вывезти меня во внешний мир и даже помочь мне обустроиться, но мы все знали, что я никогда не смогу вернуться в коммуну, даже просто заехать в гости. Я потеряю семью, я буду отступницей. Когда мы уезжали, я оглянулась и посмотрела на бетонные стены, окружавшие большой дом на улице Дель Греко в Гвадалахаре, Мексика. Я знала, что больше не увижу этот дом. Снаружи он выглядел вполне обычно, красивые цветы бугенвиллеи скрывали правду, скрывающуюся за ними. Они назвали это отлучением, я — свободой. 

Родители увезли меня в Техас, к одной из старших дочерей отчима, которая ушла из культа несколькими годами ранее. Сама находясь не в лучшем состоянии, она была совершенно не обязана мне помогать, хотя мы и были связаны семейными узами. Она согласилась приютить меня. Перед отъездом родителей я попросила у мамы $20, но у нее самой не было ни копейки. Они уехали, а я долго смотрела им вслед без гроша в кармане. Я чувствовала себя свободной, мир казался полным возможностей, но в то же время я ощущала одиночество, страх и злость на то, что никто никогда не учил меня, как устроен реальный мир. 

Когда я пришла в местную среднюю школу, ее сотрудники не знали, что со мной делать. По их словам, меня не существовало. Я стояла прямо перед ними, но у меня не было ни единого документа, чтобы удостоверить личность. Потребовались недели посещений окружной школы, руководство которой не могло представить себе 15-летнего подростка без каких-либо документов. Наконец они нашли для меня место и зачислили в класс изучения английского как второго языка. Меня, маленькую белую блондинку Даниэллу «из Мексики» без родителей. В первый же день, стоя в переполненном школьном коридоре, наблюдая, как 4000 школьников снуют туда-сюда, я осознала: я не из другой страны, я из другого мира. 

* * *

В средней школе мне было непросто, как и всем обычным подросткам. Затем я поступила в колледж и стала приходить к себе настоящей. Впервые я оказалась в среде, которая побуждала к поискам ответов на вопросы, к обсуждениям. Я изучала литературу, логику и историю. Меня восхищал мир, о котором раньше я ничего не знала. Всё это время я чувствовала себя самозванкой, которая незаконно проникла в эту страну. Выступая с прощальной речью на выпускном, я призвала своих однокурсников принять их будущее, хотя сама до сих пор не могла говорить о своем прошлом. 

Сбежав из секты и придумав себе новую личность для школы и колледжа, я была благодарна США. Полученное образование дало мне ощущение твердой земли под ногами, которую никто не может отнять. За шесть лет я превратилась из растерянного нищего подростка в человека, у которого есть выбор. Мое представление об Америке сменилось с «Вавилонской блудницы» на «страну возможностей». За это я хотела ее отблагодарить. Картины 11 сентября навсегда засели в моей памяти как день, когда я стала американкой. Потому я вступила в армию США, расценив 3-летнюю службу как лишь малую часть того, что я могу отдать взамен полученных образования и свободы. 

Нельзя подготовиться к тому, что будет на курсе молодого бойца. Сначала 72-часовая дорога без сна, наполненная бесконечным ожиданием в аэропортах и на станциях, километрами в автобусах с такими же ничего не понимающими новобранцами. На базу мы приехали посреди ночи, где нас встретили крики сержантов в коричневых широкополых шляпах. Весь курс состоит из построений, отжиманий и криков. Жесткая система и тотальный контроль были слишком хорошо мне знакомы. Я невольно задалась вопросом: «Неужели я снова в секте?»

Когда первый шок прошел, я легко подстроилась под новую жизнь. Строгость и структура армии вскоре стали вполне удобными — еще одна организация диктовала мне, что и когда делать и как себя чувствовать. Командная структура казалась привычной. Предельная сосредоточенность на идеях и действиях — в порядке вещей. Между людьми была любовь и некая связь. У нас были общие ценности и устремления. Мы собирались вместе, мы пели, мы маршировали. Мы звали друг друга братьями и сестрами. 

Школа офицерского состава была примерно такой же. Цель была проста — пройти через 12 недель лишений и дедовщины, чтобы получить звание. Попутно мы изучали психологию людей: нас учили, как мотивировать, управлять, контролировать. Вскоре меня заслали в Афганистан в качестве лейтенанта американской армии. Никто не знал моей истории, я прошла подготовку в качестве офицера военной разведки — эксперта в изучении групп, сообществ и культур, который, меняя точки зрения, способен вычислять планы противников.

* * *

Я была одной из дюжины солдат, столпившихся вокруг рации в Кандагаре. Каждая наша частичка наполнялась страхом и ужасом, пока мы слушали, как погибают наши сослуживцы. Радиоволны передавали неистовые крики и чудовищные взрывы. 

Официально я должна была работать в штабе, занимаясь разведывательными операциями, — собирать важную информацию и передавать ее нужным людям. Меня также готовили к боевым действиям в рамках особой программы, в которой женщин объединяли в специальные группы для прицельных наземных боевых действий. Слушая рацию, я представляла, как мои друзья погибают в этих горячих песках, напуганные и загнанные. Это моя патрульная группа попала в смертельную ловушку. 

Мы перешли к действиям, забыв о чувствах и вспомнив о тренировках. Необходимо было отслеживать вражескую активность, планировать оперативные ответные действия и по дороге собирать останки бойцов, чтобы отправить их на родину. У каждого была своя роль, которую нужно было выполнять, несмотря на бесконечные заявления о гибели сослуживцев. Я не могла позволить себе думать о них — ни о Джоне, ни об Османе, ни о Миллсе, ни о ком-либо еще. У меня было дело. Дело, к которому меня готовили. Так меня учили — действовать без чувств, без вопросов. Это стало моей новой реальностью. 

Вернувшись в штаб, мы продолжили разведывательные операции, параллельно вспоминая 10 бойцов, которые помогли нам выжить. Мы знали их имена, и каждое из них было как пощечина. Меня поразило чувство потери и сочувствия 10 семьям, которых ждут, возможно, самые темные дни в жизни. Из-за действий повстанцев 10 человек больше никогда не вернутся домой. Их жизни были унесены религией, а семьи разрушены самодельной взрывчаткой — бомбой, напичканной религиозными идеями. 

В этот момент я почувствовала себя загнанной в угол. Прошло 8 лет с тех пор, как я покинула секту, где все мои мысли и действия держали под контролем самыми вопиющими способами. Сейчас я была в другом, далеком от того мире, но снова должна была подчиняться командованию, как и мои друзья, беспрекословно слушать и выполнять приказы. В тот день подчинение приказам забрало их жизни, а я засомневалась, что хоть кто-то верит в нашу миссию. Люди вокруг называли погибших ребят героями, называя их жертвами ради победы, но всё, что видела я сквозь слезы, — они погибли без права на самостоятельное решение, подчиняясь приказам. Я была окружена людьми, слепо следовавшими идеологии, готовыми погибнуть ради убеждений. То, что раньше казалось мне наполненным смыслом, стало пустым и бесцельным, пугающим. С меня было достаточно, нужно было снова уходить.

Во время службы в армии и после нее сослуживцы и ветераны раз за разом спрашивали меня: «Зачем, сбежав из одной секты, ты примкнула к другой?». Они всегда говорили это с усмешкой в голосе, скрывающей недоверие. Конечно, мне и самой казались странными мои поступки, как будто не я выбирала свой путь, а он сам выбирал меня. Часто мне кажется, что я не могу жить без группы людей вокруг. Но опять же, разве не все мы такие?

Жизнь в секте была непростой, и, будь у меня возможность, я бы выбрала другую дорожку. Но хотя другим сложно представить, каково жить в абьюзивной и изолированной среде, у меня до сих пор есть глубокая прочная связь с другими отлученными последователями. 

Мои сослуживцы поняли это, потому что между нами было нечто похожее. Мы все скрипя зубами прошли через строгий режим курса молодого бойца, через болезненное становление, и это изменило наше сознание. Наши случайно собранные группы стали такими сплоченными командами, что каждый готов был закрыть собой другого от пуль. Мы не обращали внимания на боль и страх, потому что у нас была высшая идея. Даже чувство ностальгии связывало нас так, как ничто другое во внешнем мире не связывает никого. 

Сегодня я продолжаю искать группы и сообщества, так как осознаю свою потребность в крепких связях с другими людьми, к общей идеологии. Я нашла с себя в группах по легкой атлетике, волонтерских организациях, и в родительском комитете при школе моей дочери. Я научилась использовать свою любовь к обществу, чувство безопасности в группе для того, чтобы найти и сфокусироваться на миссии, которая меня наполняет. 

—

По материалам Narratively