Церковь и КГБ. С чего все начиналось

18 августа 2017

672

Церковь и КГБ. С чего все начиналось

«После окончания в 1955 году юридического факультета Московского государственного университета  мне в числе других двадцати пяти выпускников предложили поступить на работу в КГБ. У всех нас имелось воинское звание младших лейтенантов запаса. Оформление прошло быстро, и уже в сентябре мы стали курсантами годичной контрразведывательной школы № 306 КГБ СССР в городе Харькове. На следующий год по возвращении в Москву я был назначен на должность оперуполномоченного в отдел 4 Управления КГБ СССР, занимавшийся контрразведывательной работой в религиозных организациях и различных подпольных сектах.

Отдел, возглавлявшийся полковником Василием Лутовым, состоял из нескольких отделений: по православной церкви и сектам, католической церкви, иудейским и мусульманским организациям. Он вел самостоятельную агентурно-оперативную работу в Москве по главным религиозным организациям, а также курировал эту линию в территориальных органах госбезопасности СССР. Меня направили в отделение по Русской православной церкви, поручили заниматься Московской духовной академией и семинарией, расположенными недалеко от Москвы в Троице-Сергиевой лавре в городе Загорске (ныне Сергиев Посад). Ректором был протоиерей Константин Ружицкий, весьма известный церковный деятель.

На первой же ознакомительной беседе начальник управления генерал-лейтенант Харитонов дал указание вербовать всех без исключения слушателей академии и семинаристов. На связь мне передали многочисленную агентуру из числа учащихся, преподавателей, наставников, верующих и других лиц. Все они разнились между собой по интеллекту, культуре, отношению к религии, по социальному положению в обществе…

Мои же знания религии в то время начинались и заканчивались лишь одним: Богово Богу, а кесарю кесарево. Я не знал, как разговаривать с верующими людьми, как находить с ними общий язык, взаимопонимание. Пришлось срочно приобретать знания в области теологии, доставать и штудировать религиозную и атеистическую литературу, чтобы хоть как-то разобраться в терминологии и современной истории церкви. Постепенно все стало на свои места. За малым исключением, слушатели академии и семинаристы соглашались сотрудничать с КГБ, понимая, что в случае отказа их дальнейшее продвижение в церковной иерархии столкнется со значительными трудностями.

В семинарию поступала разная молодежь. Некоторые стремились туда только по материальным соображениям. Приемом и отбором «органы» не занимались — все находилось в руках ректората. сейчас можно услышать от иных недобросовестных сказителей.

Слушателями духовной академии являлись молодые священнослужители и богословы, уже получившие семинарское образование. Большинство из них направлялись на учебу епархиями. Среди них находилась также агентура местных органов госбезопасности, которая бралась мною на связь до конца обучения.

Разумеется, я добросовестно выполнял свою работу, никаких сомнений в целесообразности вербовок будущих священнослужителей у меня не возникало. Через год был повышен в должности и звании, стал лейтенантом. После прихода в 4 Управление нового начальника генерала Евгения Петровича Питовранова  изменились и мои задачи. Вербовались только те слушатели, которые рассматривались как перспективные для контрразведывательной работы по церковной линии.

Вскоре мне поручили заниматься Московской патриархией и епископатами на территории СССР и за границей. Получил на связь и новую агентуру.

Патриарх Алексий (Симанский) и митрополит Коломенский и Крутицкий Николай (Ярошевич), а также их ближайшее окружение находились под агентурным наблюдением. Мне рассказывали старожилы-чекисты, что Сталин запретил устанавливать с этими иерархами агентурные отношения, когда еще во время войны призвал их возглавить Русскую православную церковь и поднимать патриотический дух народа. При восстановлении церкви в военные годы органы госбезопасности срочно разыскивали священнослужителей по лагерям ГУЛАГа. Кто из них был жив и где тогда находился, толком не знали.

Приходилось встречаться и с агентурой из числа почтенного возраста архиереев, прошедших тюрьмы и лагеря по несколько раз, с напрочь подорванным здоровьем, в итоге принявших советскую власть как историческую неизбежность. Всегда поражался той духовной силе, которую придавало им религиозное убеждение. Их любовь к своему народу, патриотизм вызывали глубокое уважение.

Но не все иерархи, особенно из молодых, были честны перед церковью. Находились и такие, которые, возложив на себя монашеский обет, в миру имели семью и детей, содержали молодых любовниц, вовсю наслаждались светской жизнью.

Одной из задач отделения был негласный контроль за назначением на высшие церковные должности, недопущение лиц, негативно настроенных к советской власти.Особые хлопоты создавал нам секретарь Патриарха Алексия, самый близкий к нему человек, руководитель Хозяйственного управления Московской патриархии Данила Остапов. Он пользовался безграничным доверием Патриарха и, фактически подменяя его, управлял всеми текущими делами: распоряжался деньгами церкви, через Патриарха назначал и снимал священнослужителей. Остапов стремился к тому, чтобы на руководящих церковных должностях находились преданные ему люди, создавал трудности в продвижении нашей агентуры, хотя в прошлом сам был агентом КГБ.Многие лица из высшего духовенства постоянно высказывали Патриарху недовольство Остаповым, но все оставалось по-прежнему. Передо мной встала задача — каким-либо законным путем скомпрометировать Остапова перед духовенством и самим Патриархом, и тем ограничить деятельность секретаря кругом его обязанностей.

От агентуры нам постоянно поступали данные о незаконных операциях с цветными металлами, которые покупались у разного рода дельцов, крутившихся возле хозяйственных организаций в Новодевичьем монастыре в Москве и Троице-Сергиевой лавре в Загорске. Для производства церковной утвари, крестиков, окладов для икон и прочих изделий церковь нуждалась в золоте, серебре, бронзе, меди и алюминии, но фонды на это государство не выделяло. Пластины сусального золота еще можно было купить в небольших количествах в ювелирных магазинах. Остальное же дельцами приобреталось на «черном рынке»  и, конечно, похищалось у государства. Мы иногда передавали оперативные материалы о хищениях в милицию, но та серьезно этим не занималась, и подпольная торговля расцветала.

Решили провести свою проверку. Вскоре агентура сообщила, что в Новодевичьем монастыре на базе мелкого кустарного производства действует целый подпольный цех, в котором работают около ста человек — по производству крестиков, цепочек, небольших окладов для икон и других изделий из бронзы, меди и алюминия, приобретенных за наличные деньги у дельцов. Основным организатором и финансовым распорядителем там был Остапов. Однако все оказалось серьезнее, чем мы предполагали — налицо были признаки преступной деятельности. Пришлось провести дополнительную вербовку агентуры из лиц, имевших отношение к хозяйственным структурам патриархии и близко стоявших к Остапову.

Для проведения официальной проверки руководство отдела получило санкции у заместителей генерального прокурора СССР и председателя КГБ. В мою задачу входило ввести в курс дела Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности (ОБХСС) ГУВД г. Москвы и Московскую городскую прокуратуру. В результате были получены первичные материалы о скупках краденного металла, подделке отчетных документов, присвоении денег и других нарушениях закона. Прокуратура возбудила уголовное дело. Но когда его передали для производства двум лучшим в то время следователям Московской городской прокуратуры, то через пару месяцев дело развалилось. От агентуры поступили сообщения, что следователи получили крупную взятку. 

Спустя короткое время этих двух следователей неожиданно все же поймали с поличным при получении взятки по другому крупному хозяйственному делу и осудили на длительные сроки наказания. Процесс имел большой резонанс в Москве, выяснилось много пикантных подробностей их личной жизни, были публикации в центральной прессе. Иногда даже самый простой случай говорит о многом. Еще до их ареста я находился в командировке в Сочи в связи с вербовкой одного американца. Как-то вечером, находясь с моим объектом в ресторане гостиницы «Приморская», вдруг увидел этих двух следователей в окружении веселой компании. Им, конечно, эта встреча была не нужна, и они заверяли меня, что находятся тут по какому-то следственному делу. Потом на судебном заседании выяснилось, что каждое воскресенье они вылетали в Сочи для кутежа.

Во время судебного заседания возникла возможность вскрыть получение ими взятки от высокопоставленного работника Московской патриархии, но суд посчитал эпизоды по основному делу достаточными для обвинительного приговора и решил не направлять дело на дополнительное расследование. Свою роль сыграло также «телефонное право»  в московской прокуратуре — слишком неприглядно для нее смотрелось мздоимство следователей.

Дело по Остапову до суда не дошло, но наша цель была достигнута: положение его заметно пошатнулось. Через агентуру мы довели до его сведения, что нам известно о даче взятки, и если он не прекратит незаконные операции с металлами, то расследование возобновится. Проблем с ним больше не возникало.

Много внимания уделялось работе Иностранного отдела Московской патриархии. Устанавливались связи с экуменическим движением, священнослужители стали чаще выезжать в заграничные приходы, принимать зарубежное духовенство в Союзе. В отдел приходила светская молодежь со знанием языков требовалась надежная агентура, способная работать по иностранцам и выполнять контрразведывательные, а иногда и разведывательные задачи. Ее нужно было готовить. У меня возникли деловые контакты с опытными работниками ПГУ Василием Ивановичем Вирюкиным и Иваном Ивановичем Михеевым, занимавшимися использованием церковной линии в целях разведки.

Вспоминается случай, когда по просьбе ПГУ в Иностранный отдел патриархии мне пришлось устроить на работу переводчиком князя Александра Львовича Казем-бека, известного деятеля белой эмиграции, неистового вождя русской националистической партии «младороссов» в фашистской Германии. Хотя его партия насчитывала всего около двух тысяч членов, он принимался Гитлером и Муссолини. Было передано нам и дело его агентурной разработки по шпионажу в пользу США. Но разработку князя примерно через год я прекратил, так стало очевидным, что шпионажем он не занимается. Наоборот, является патриотом своей родины и к советской власти относится вполне лояльно. Несколько месяцев я общался с ним под видом работника Советского комитета защиты мира.

Постепенно в 4 Управлении, как и во всем КГБ, происходила смена оперативного состава. На работу брались только лица с высшим образованием. В центральном аппарате еще после бериевских времен увольняли работников грузинской и еврейской национальности. На многие руководящие должности среднего уровня назначались комсомольские аппаратчики, которые зачастую вызывали неприязнь у оперативного состава своим, мягко говоря, «вольным» поведением, пьянством, причем за государственный счет, использованием служебного положения в личных интересах. Они в доверительных разговорах сетовали, что перспективы их работы в органах госбезопасности ограничены временем пребывания у власти Никиты Хрущева. Я близко знал начальника Ростовского управления КГБ Юрия Тупченко, бывшего ранее секретарем обкома ВЛКСМ в Ростове-на-Дону. Он хотя и положительно отличался от многих других комсомольских выдвиженцев, но все-таки свою работу в органах рассматривал как временную. Интересными были его рассказы о жизни Михаила Шолохова, любимцем которого он являлся. По его словам, Шолохов написал много литературных произведений, но при жизни публиковать их все не хотел и складывал рукописи в специальную комнату. До сих пор не знаю, так ли было на самом деле».

akirama.com